[Free.da]

... Снег холодит рассеченую бровь,
С правого бока уж капает кровь!
Тебе повезет, если рядом спасут,
А может на утро холодным найдут.

Стенка на стенку, район на район,
Снова потери с обеих сторон,
Снова в ночи металлический блеск,
Что это? Что это? Это город Ижевск...

Dent при участии проекта Ekwadra - Это город Ижевск

... небольшая заминка и я остался позади. Видел, как первые ребята врезаются друг в друга, как кого-то сбивают с ног, кто-то пролетает мимо, кто-то получает удар в бок. Вот Пашка, один из самых старых и опытных "защитников" нашего района, не обращая внимания на порез, рассекающий половину лица, выбивает из рук умника “розочку” из бутылки темного стекла, попутно ломая тому кисть. Даже на таком расстоянии мне кажется, что я слышу хруст, хотя знаю, что в такой заварушке порой не слышишь и того, что буквально кричат рядом с тобой.
Не знаю, что со мной случилось, но я только сейчас, впервые за долгое время увидел все со стороны... И мне стало страшно. Звери. Они все напоминали мне зверей. Неистовых, яростных, порывистых... И таких одинаковых в своём безумии. Я смотрел на них со стороны, постепенно переставая понимать, где "свой", а где "чужой". И впервые задумался - а понимают ли это те. кто находится там, внутри этой многорукой и многоногой толпы, где изредка мелькает под неуместно яркими лучами закатного солнца сталь. Ножи, кастеты, обрывки цепей и арматура... Если на миг забыть о том, что все они причиняют друг другу боль, на краткий миг не слышать криков и боевых кличей, то это может показаться красивым. Но только на мгновение. До тех пор, как взгляд не падает на щупленького паренька, который, наверное, впервые участвует в подобной драке... И я вдруг отчетливо понимаю, что для него она станет и последней. Станет, если никто не вмешается. Только вижу - никто.
Не успеет. Не заметит. Не захочет. Не сможет. Не узнает. Не... никто.

Жестокая кровавая бойня, в которую превратилась, казалось бы, обычная драка городских ребят, внезапно прекращается сама собой. Почти никто из них еще не понял, что же такого произошло, что заставило их всех остановиться, прежде победного конца?.. Отчего-то некоторые косятся на меня, но постепенно понимание содеянного доходит до всех, до каждого из них и вокруг упавшего щупленького парнишки, начинает образовываться круг, становящийся все шире.
А я... Мне никогда, ни в одной драке, даже в той, где мне ломали руки, разбивали голову и выдергивали суставы, не было так больно. Я всё так же стоял поодаль, смотрел на этого паренька. И внезапная мысль словно озарение - он "случайный". Ни те ни другие не признали в нём своего. Казалось, он появился ниоткуда, появился как-то сразу, неожиданно, между двумя, готовыми схлестнуться в неистовой схватке, группировками. А еще я понял, что не могу выдавить из себя ничего кроме сипа, потому что горло содрано в кровь от крика. Крика, который и стал одной из составляющих причин, из-за которой остановились все. Остановились, чтобы увидеть дело рук своих. Увидеть лежащего на песке паренька. Я смотрел на него и... Улыбался. Он даже теперь, в смерти, продолжал оставаться таким светлым и чистым, что хотелось подойти к нему, погладить по выгоревшим за лето волосам и сказать: "Ну что ты тут забыл, маленький? Вставай, беги домой, тебя заждались..."
На лице паренька застыло искреннее удивленное недоумение и немой вопрос: "Как же так?"
Но никто не сделал даже попытки приблизится к нему. Никто кроме меня.

Из чьих-то воспоминаний.

@темы: кошкины сны

---

[vermilion dreams]

Сегодня в Москве все тает, так что самое время объявить победителя конкурса рождественских историй.
Наши с  тони такс симпатии единодушно сошлись на этой истории.
Поздравляем нашего победителя  объясняю популярно:!!!
Спасибо Вам за увлекательные истории, хорошее настроение и всегда живые эмоции)
Нам очень хочется сделать для Вас приятный дизайн, поэтому очень просим поделиться идеями, предпочтениями или исходниками. Будем с тони ждать от Вас письма)

@темы: мы, Николай II, повелеваем

---

Рисунки на воде

[ми ди я]

Как же тошно на душе когда на улице Рождество.
Честное слово. Ну вот все идут радостные, несут пакеты со всякими сластями, улыбаются, а на самом деле думают когда же это всё закончится.
Моя семья не исключение. Только в этом году они решили встретить Рождество у моря. На самом деле туда даже никто не ходил, все сидели в номере и смотрели дурацкие ток-шоу.
Пару раз я напомнил что мы приехали к морю, но мне указали пальцем на градусник с -15 и продолжали оставаться в гостиничном номере.
Я искал как оттуда выбраться, хотя бы на минуту. Моя мечта исполнилась. Ясная сосна, Рождество же всё-таки. Соседи пригласили родителей к себе и я был предоставлен сам себе. Растерялся, а потом понял что нужно идти к морю.
Небо было серым, снега не было и весь мороз играл на моих щеках, но я уперто шел к берегу.
Море было просто черным, большая клякса с небольшими белыми льдинками.
Вода просто поглощала всё вокруг. Волны облизывали берег и я боялся подойти ближе. Когда же осмелился, то мои ботинки сразу же стали мокрыми.
Нужно уже идти обратно, иначе заболею, будут ругать.
Было ужасно обидно что вот так прошло моё Рождество. Лучше бы дома со всеми родственниками и ёлкой, чем в чужом городе, с чужими людьми и этим черным морем.
Я уж думал пореветь, но тут меня кто-то сильно дернул за куртку: возле меня стояла маленькая голубоглазая девчушка и махала мне рукой.
— Я тебя и так без проблем вижу, прекрати махать, - сказал и сам удивился, зачем хамить то ребенку.
Она не обратила внимания на мои слова и продолжала махать, а потом схватив меня крепко за руку потащила за собой, при этом она бубнила себе под нос:
— Ну вот что ты такой противный. Машу, значит, надо так. Пойдем, сейчас я тебе всё покажу. Вот все вы такие мальчишки пустоголовые, я вам говорю-говорю, а вы всё мимо ушей. Вот я тоже говорила Джерри, что собаку нужно купать собачьим шампунем, а он помыл её кошачьим. И знаешь что случилось?
Она так резко обернулась, что я даже не понял что вопрос был обращен ко мне.
— Нет.
Тяжко вздохнув, как взрослая, умудренная опытом женщина, она схватила меня ещё крепче за руку и продолжила:
— Собака перестала быть собакой. Это теперь - черт знает что. Так мой дядя всегда говорит. Смотри, здесь я рисую рисунки на воде.
— На воде нельзя рисовать.
— Это ты просто взрослый и глупый.
Я согласился, ну мало ли.
— Вытяни шею и посмотри сверху, там всё видно, - она вытянула шею для примера и начала что-то рисовать на песке.
Я как дурак вытянул шею и посмотрел сверху. С такого ракурса это действительно выглядело как рисунки на воде - набегала волна, смывала всё и казалось что именно внутри неё находится сам рисунок.
— Это просто иллюзия.
Я повернулся уходить, а девченка обогнав меня закричала:
— Просто ты балбес и не веришь в чудеса. Мои родители тоже не верят, сидят в отеле и празднуют как дураки, а здесь море. - и она разревелась.
Я понял что она дочь наших соседей, мне стало стыдно, что не поддержал её. Ведь она такая же как и я, брошенная у моря.
Мы пошли купили чая в лотке, она достала огромное гостиничное одеяло с рюкзака и мы смотрели на море. Пошел снег и оно начало утихать. Его укрывали теплым одеялом и море уже не хотело жаловаться и метаться.

Это было теплое Рождество, хоть и у холодного моря.

@темы: рождественские истории

---

[vermilion dreams]

Upd: все так неприлично затянулось, вы извините.
Историй просто ну очень мало, так что мы в растерянности. Давайте так: до конца зимних праздников, т.е. до 10 января, все проснувшиеся могут еще поучаствовать в конкурсе. А все ленивые могут хотя бы помочь нам с Тони выбрать победителя, откомментировав понравившиеся истории.


Вот и началась зима, а значит самое время для новогодних конкурсов!
Предлагаем всем поздравить друг друга с наступающими праздниками.
Итак, как все это будет происходить:
- каждый желающий пишет небольшую рождественскую историю и дарит ее участникам сообщества.
под историей можно оставить и свой адрес, спрятав его под кат.
не забываем проставлять тег " рождественские истории", чтобы мы с тони знали, кто участвует, а кто просто опубликовал историю.
- все любители этого автора могут выразить свои симпатии, лаффки и благодарности в комментариях. либо же при наличии адреса, получают исключительную возможность отправить любимому автору поздравительное письмо, открытку или подарок.
- мы с  тони такс выбираем самую-самую историю и вручаем автору подарок!

скорее всего, это будет рождественский CSS-дизайн,
который мы с тони сделаем со всей любовью.

Сразу отвечу на вопрос "А вот кому-то отпрявят много открыток, а кому-то ничего, нечестно! Что делать?"

Вот правда, не знаю. Отлично понимаю, что каждому хотелось бы получить хоть пару поздравительных строчек, но мы же не можем заставить кого-то проявить симпатию, если этой симпатии не имеется.

Могу только призвать всех не сдерживать свои положительные эмоции и благодарить авторов, чьи истории вам приглянулись. Ведь не обязательно отправлять посылку, можно просто письмо. Или в интернете написать несколько добрых строк и накалякать приятную картинку в фотшопе или даже пэйнте. Ну не сложно же совсем!

Кстати, насчет эмоций отрицательных. Если кому-то хватит ума кого-то обидеть в праздничный месяц - сразу к высшей мере наказания.

Хочу сразу предупредить насчет посылок: их доставляют только на паспортное имя, никаких псевдонимов. Отправители, вам потребуется паспорт, чтобы заполнить бланки на почте. Получателям же паспорт нужен, чтобы тетечка на почте могла сопоставить имя на посылке и в документе. Не забывайте документы, чтобы не бегать на почту дважды!

Вот еще, один из победителей прошлого конкурса так и не отправил мне адрес. Если он еще здесь обитает, пусть напишет мне на ю-мэйл.

запись создана: 01.12.2010 в 17:04

@темы: мы, Николай II, повелеваем

---

[кай]

Я превратился в волка, а потом бежал, бежал так быстро, как только мог. Мои ноги стали сильными, руки покрылись жесткой серой шерстью. Клыки заострились, челюсть выдалась вперед. Я чувствовал свое горячее дыхание, влажные капельки на верхней губе, слизывал их шершавым языком. Теперь я мог видеть в темноте даже лучше, чем в светлое время суток. Я замечал любое движение, слышал все, что происходило у меня за спиной – взмах крыльев птиц, шум автострады за лесом, даже мышей, копошившихся под слоем прошлогодней листвы и снега.
«Поиграем?»
Ей было около года, она была очень красивая, эта девочка. На кончиках ушей белые отметины – ровные кругляшки, будто бы кто-то специально нарисовал их кисточкой. Она лежала неподалеку, а потом встала и подошла ближе, слегка коснувшись лбом моей груди. От нее приятно пахло.
«Давай»
Мы побежали. Сначала вдоль дороги, а потом свернули к полю. Мне нравилось там играть, потому что я мог видеть далеко вперед, лапам было свободно. Морозный воздух щекотал нос. Я смотрел наверх, там светила полная луна. Луна была самым прекрасным, что я когда-либо видел в жизни.
Мы немного поиграли в догонялки, потом повалялись в сугробе. Она все время смеялась. Ее шерсть стала мокрой, на ресницах замерзли крошечные снежинки.
«Пойдем туда? Хочу есть»
«Пошли»
Мы спокойно вернулись к дороге, теперь нужно было держаться строго левой стороны до первого перекрестка. Мы остановились на минуту, смотря на проносящиеся мимо огромные автомобили. Наш путь лежал к огромной свалке у окраин города, там всегда можно было найти что-нибудь интересное. До этого места оставалось всего несколько километров, я хотел поскорее добраться туда, поэтому совсем немного отдохнув, мы снова побежали.
Она сразу же начала разрывать лапами полиэтиленовые пакеты в поисках чего-то съедобного. Я ей помогал. Мы нашли свиные кости и перекусили.
«Теперь ты хочешь пойти домой?»
«Я все еще голодна»
Я кивнул, остался лежать на прежнем месте, а она снова начала рыть. Это продолжалось около пяти минут, мои глаза слипались, хотелось спать, но я все равно смотрел на нее, она была очень красивая.
Вдруг она перестала копать. Я подумал, что она устала, и решил помочь.
Она сидела ко мне спиной. У ее лап виднелось что-то темное - черный мусорный мешок, почти полностью вмерзший в землю. Когда я подошел, она попыталась оттолкнуть меня.
«Я хочу домой. Пойдем домой»
«Ты что-то нашла?»
Она зажмурилась, уткнулась носом мне в плечо.
«Тебя»
И я увидел, что там было, в этом мешке. Это был я. Только не такой.

И я побежал, побежал так быстро, как только мог.
Я бежал и бежал, бежал и бежал, пока в лапах не кончились силы.

+

@темы: пентеракт

---

[тигр-тигр, жгучий страх]

Почему-то по мере приближения новогодних праздников становится всё больше недовольных и суетящихся. Тех, кто не купил подарки, тех, кому негде и не с кем отмечать. Тех, кому не надо ничего дарить и тех, кто носится по магазинам, ничего не успевая.
Не скажу, что я не отношусь к таким людям, нет, я, отчасти, точно такая же.


Но в прошлый четверг я пошла на серьёзный разговор с дорогим мне человеком. Увидев её, я сразу поняла, что неспособна на какую-либо дискуссию. Пару минут мы просто молчали и глупо улыбались, глядя друг другу в глаза, а затем я протянула ей мизинец -мирись-мирись и больше не дерись. Мы обе всё поняли и на душе стало легко и волшебно. Сегодня я подарю её большое письмо, в котором поблагодарю за всё то, что нас связывает.

Но в эту среду мы обошли с другом всю Мегу в поисках подарков. В итоге мы оказались владельцами двух синих собак-неунывак из Икеи и купона на бесплатный пончик.
Сытые и довольные мы вышли к остановке бесплатного автобуса. А там вечер, оранжевый свет фонарей, рождественские песни по радио и падающий крупными хлопьями снег.
И два дурака замерли, задрав головы и открыв рот. Мы ловили снежинки и пели "лэт итс сноу, лэт итс сноу", он вспоминал Гринча, похитившего рождество и я стряхивала снег с его кудрявой рыжей головы.

Но вчера мы шли с подругой и вдыхали морозный воздух, вкупе с мальборо лёгкими. И делились всем тем, о чём хотелось рассказать уже давно, но всё как-то, что-то.. Я угостила её фисташковым мороженым и мы искали мне новый календарь.

Казалось бы, самые обычные случаи, которые происходят со всеми, так или иначе.
Но есть что-то неуловимое, объединяющее все происходящее - новогоднее волшебство.
Именно благодаря ему мы миримся с друзьями - ведь нельзя же взять и навсегда поссориться с самыми близкими людьми?
Именно благодаря нему мы не мёрзнем в минус тридцать - ведь нельзя же замёрзнуть и заболеть, когда на носу чудеса?
Именно благодаря нему я пишу эту странную запись - ведь хочется передать вам всем хотя бы часть того тепла и волшебного счастья, в котором я живу и которым дышу.

С наступающим!

@темы: рождественские истории

---

[Фердинанд великолепный.]

Как-то так получилось, что этот Новый Год я праздную одна.
Большинство знакомых обременено семьями и им совсем не нужна такая вольная птица, как я. И лишь некоторые из близких друзей, видимо, полагая, что мне грустно приглашали к себе.
Но я неизменно отказывалась. Зачем портить замечательным людям праздник?
Тем более мне совершенно комфортно с моим одиночеством. Оно давно уже стало верным спутником жизни, и избавление от него даже на короткий срок приносит неудобство. Слишком уж я срослась с ним.
Но сейчас, когда я сижу перед украшенной елкой, мне становится неуютно.
Что я сделала действительно хорошего в жизни? Любила ли кого-нибудь по-настоящему? Жила ли вообще?
По щеке бежит предательская слеза. Нет, плакать я не буду… лучше… лучше позвоню кому-нибудь.
Лихорадочно хватаю телефон и набираю номер наугад.
Длинные гудки сменяет неожиданно радостное: «Алло!»
- Мне одиноко, пожалуйста, спой мне в трубку.
Тишина на том конце провода. А затем словно гром среди ясного неба:
- В лесу родилась Ёлочка, в лесу она росла… - голос девушки убаюкивает. С каждым словом детской полузабытой песенки грусть отступает.
- С-спасибо, - почти беззвучно бормочу я.
- А знаешь, что? Приезжай к нам праздновать!
- Зачем? – испуганно.
- Просто так! Учти: никакие отговорки не принимаются! Записывай адрес!..

Каждый человек достоин своего новогоднего чуда =) И я верю, что оно положит начало не менее чудесному году.

@темы: рождественские истории

---

[заморыш Седжал]

— Мммне хххолоддно... — мальчик стоял, обняв себя руками и пританцовывая на месте. Он поднял на Джемму жалобный взгляд и она выругалась.
— Черт подери, Алекс! — она едва сдерживалась, чтобы не ударить его, — Можешь ты, наконец, заткнуться и не портить мне своим гребаным нытьем рождественское, мать его, настроение!
Алекс зажмурился. Он старался ни в коем случае не заплакать. Они стояли на автозаправке уже целую вечность, но их так никто и не подобрал. Алекс не чувствовал ног, он не чувствовал рук, не чувствовал ушей, он чувствовал только пальцы, по которым будто кто-то долго-долго колотил молотком, они болели, они кричали о том, что нужно скорее бежать в тепло. Джемма харкнула на асфальт комок слизи.
— Блядство! — она топнула ногой и огляделась по сторонам, — неужели мы с тобой никому не нужны в это рождество, а?
Она потрепала Алекса по голове, и его зубы громко стукнулись друг о друга. Он уже не мог говорить. Он только шмыгал носом и старался не заплакать. Джемма была злая и дышала паром. Она нарядилась в честь праздника, как она выразилась, в свое лучшее тряпье. Она была похожа на кинозвезду — длинные вьющиеся локоны ярко-рыжего цвета, темно-коричневая помада и густо подведенные глаза. Джемма была красивая. Она была похожа на их с Алексом маму. Только мама была добрая, а Джемма почему-то была злая.
— Танцуй, детка, я вижу грузовик!
Алекс повернул голову. Он увидел ослепляющий свет фар, свет означал тепло. Алекс вытянул перед собой руки, будто ожидая, что они согреются о холодное сияние лампочек.
— Какого черта ты вылупился, пошли скорее, клиент ждать не будет! — Джемма больно схватила его за локоть и потянула в сторону машины.
Алекс увидел мужчину, вылезающего из грузовика. На нем была меховая шапка и дутые штаны. Алекс тоже захотел дутые штаны, потому что был уверен, что в них ему будет тепло и он сможет чувствовать свои ноги. Джемма щебетала с мужчиной, а Алекс смотрел на огоньки вдали. Огоньки двигались, образовывая причудливые узоры, он прищуривал глаза, чтобы огоньки разрослись, стали огромными, как апельсины. Мама часто покупала им с Джеммой апельсины, и они ели их на завтрак и иногда просто так. Алекс больше ни разу не ел апельсины после того, как их мама умерла. Джемма покупала только гамбургеры, пиццу и картошку фри, а когда Алекс просил купить ему что-нибудь вкусное, она сильно била его по губам и велела заткнуться. Алекс практически примерз к земле, он уже ничего не видел, кроме огромных ярко-оранжевых огоньков, он слышал голос сестры, которая пыталась уговорить мужика в меховой шапке и дутых штанах взять Алекса с собой в грузовик, но мужик почему-то отказывался.
— И катись ты к черту! — закричала Джемма и поволокла Алекса прочь от грузовика. Ноги не слушались мальчика, они будто больше не принадлежали ему. Он споткнулся на ровном месте и упал носом об ледяной асфальт. Джемма выругалась. Она подняла его за шкирку и поволокла прочь. Алекс заплакал. Он чувствовал, как болит его нос, чувствовал, как горит все его тело, как холод пожирает его, как он весь в крови, абсолютно весь, как герой фильма ужасов, попавший в мясорубку. Джемма остановилась.
— Эй, парень, у тебя же кровь идет, — она села перед ним на колени и, достав из кармана вкусно пахнущий носовой платок, принялась вытирать лицо Алекса.
— Яяяя, ххочч... яяяя, ххххочу к... мамме, — Алексу мешали говорить стучащие зубы, сведенные скулы и комок в горле. Он плакал и чувствовал, что сейчас получит за свою слабость от сестры, которой тоже пришлось несладко этой ночью.
— Эй, малыш, — голос Джеммы дрожал, она обняла Алекса и прижала к себе, — эй, все в порядке. Я сейчас отведу тебя домой. Мы пойдем домой и будем смотреть мультики всю ночь, хочешь? Я куплю тебе рождественский пудинг в круглосуточном, ладно? Не плачь, эй.
Алекс смотрел на нее и моргал. Он перестал плакать, зато теперь плакала она. Плакала и говорила. Быстро-быстро говорила.
— Я тебя люблю, правда. Я не знаю, что бы я без тебя делала. Все не так плохо, правда ведь? У нас есть немного денег, помнишь я отложила на противозачаточные, и к черту эти противозачаточные, мы с тобой сегодня будем кутить, ведь так? Купим подарки и устроим настоящее рождество, как раньше. Чего ты хочешь на рождество, малыш?
Алекс смотрел на нее, стараясь выбрать между миллионом вещей, которых у него не было.
— Я... апельсины и... — непослушными губами он старался выговорить слово, которое слышал от Джеммы тысячу раз, и уже запомнил наизусть — противозачаточные.

---

Alma dicet

[Liebe]

Незримыми летают призраки, переплетают нити и тревожат сон...
- Что?
- Не переспрашивай, ты слышал...
- Да, ну, конечно... - парень рассмеялся. - Ты меня почти убедила. У тебя талант, театр - это точно твое. Мда...
- Доминик, я серьезно. Я их вижу, и хочу чтобы ты знал...
- Все, все, сдаюсь... - парень все не унимался.
Козетта и Доминик стояли во внутреннем дворике Сорбоны. Дождя пока нет, но холодно. Маленький вихрик, юрко пробравшийся с набережной через стены и двери, звучно шуршит листьями каштана. Стрелка часов словно тень, только слишком упрямая, тянется к шести часам вечера. Вот, уже почти...
- Прекрати. - Козетта приложила руку к губам и отвернулась, пытаясь в очередной раз собраться с мыслями и унять наростающую дрожь. - Я. Тебя. Не разыгрываю.
Надо говорить четко. Вдох. Le battement du cœur. Удар сердца. Выдох. Еще удар.
- Я вижу их, мне кажется, что я читаю каждого, словно книгу, это...
Смех стих.
- Что прости? - Доминик натянуто улыбнулся, потирая лоб.
- Не смотри на меня так, я не сумасшедшая. - девушка встряхнула головой, стараясь улыбнуться.
- Я этого, - опровергающе сотряс пальцем перед лицом, - не говорил.
- Я только прошу, выслушай меня.
- Уоу, все...c'est assez!, ça suffit! - он поднял руки вверх, словно сдавшийся.
Сдавшийся слишком рано.
Он еще раз взглянул на Козетту. На него смотрели пронзительные светлые глаза, немного напуганные собственной решительностью.
Только дослушай.
Доминик небрежно прыснул, схватил сумку с лестницы и ушел. Убежал.
Она осталась стоять на пустеющем дворике. Поникла голова, плечи, кисти рук.
Иногда, сознание, просто не готово что-то воспринять. Все покрывается призрачной пеленой, изображение плывет перед глазами. Может быть даже не от слез.
Но сдаваться нельзя. Нет. Alma dicet. Душа говорит.
В голове все плывет, переворачивается. Бешенная энергия начинает подниматься изнутри. Нельзя было молчать, слова бы стали душить. Ослепительная волна света начинает разливаться по телу и что-то рушить внутри, с дикой болью. Режущая боль сковывает все тело. Просто нельзя вырваться. Только этот Свет.
Вдох. Удар сердца. Выдох. Еще удар.


Я стряхну пепел с твоих ресниц. (с) Cosetta

---

Иногда я просыпаюсь такой. И рассказываю истории будущего.

[flammea viscus]

Пока еще моя обнаженная кожа помнит зной и грязь…
…И люди тогда разделились на стаи. Стаи очень быстрых бешеных псов; вечно голодных, жаждущих смерти. Они передвигались слишком грязно, угловато, большинство были не белыми и принадлежали к самым разным этническим группам или их помесям.
Питер. Небольшой по сравнению с остальными район заводского типа, где совершенно невозможно укрыться от зловония разлагающихся тел.
Нужно постоянно двигаться. И никогда – одному. И всегда – без оружия. Только если ты достаточно ловок, можешь позволить себе спицы или кислоту. Но ведь они… тоже самоубийцы.
Власти уже давно не стало. Я делала все, чтобы заставить своих убраться отсюда. Не знаю… быть может, в более безопасное место. Меня любили, возможно, настолько, что даже не пытались спасти. Тогда я знала, что контроль потерян, а значит – нужно идти хоть зачем-то. Те немногие, кто не был с большинством, почти все теперь забиты насмерть. Эти твари ходят с тяжелыми битами и палками, усыпанными гвоздями и другой колюще-режущей атрибутикой.
Эпизод.
Пустующий теперь дворец… Я подхожу к своей покровительнице и спрашиваю "неужели это все, почему она молча сидит на этом усыпанном камнями парапете, почему под тенью зрачков я вижу безнадежность и безразличие?" Лишь однажды она ответила: "Вы сами меня сюда возвели". Подошла женщина в белой накидке. Помню, как часто она меня ублажала, проводя целые сеансы не только обезболивания. Она отвела меня…
До.
Мы с тобой и сотоварищами выбежали на платформу станции метро. На мне вдруг красные лаковые туфли. И мы вдвоем, почти танцуя, пробегаем по этой платформе. Еще до этого ты говорил с моей матерью, и сейчас она хочет сделать пару наших снимков, но у нее не получается. Мы все стоим и ждем… Но не поезда, нет. Явления какого-то будто… Передо мной проезжает девушка в инвалидной коляске, очень продвинутой коляске – ниже пояса я вижу только напичканный электроникой куб на колесах. А девушка-то весьма подвижна – она остановилась у самого края платформы спиной к рельсам. Я вежливо предложила ей отодвинуться…
Назад.
….Она отвела меня и тебя в наполненную паром ванную. Некий ритуал или слияние должны были произойти. Вследствие событий я вся непривычно неловкая, дрожащая. Твой взор затуманен. И только она – женщина – умело орудует. Велит снять туфли и встать вместе на разогретые плиты. Сконцентрироваться. Она торопит нас.
Эпизод.
Подворотня. Грязный, закопченный людским потом, переулок. Там то ли разграбленное убежище нашей группки, то ли лежит что-то, что необходимо забрать. Но сначала приходится пройти пустырь и маленький парк. Грунтовые дорожки и насыпи. Солнце садится медленно, нарочно желтым светом. Я веду за руку девочку, подгоняя ее. Я, кажется, должна беречь ее… Как только мы свернули в парк, возникает очередной из Покровителей. Объясняю ему, почему мы должны уйти. Мутное это дело – объяснять им такие вещи. Он говорит, что безопасности мы уже не найдем. Обнадеживает, несомненно. Смотрю за его плечи: трое из тварей напали на девушку в синем тренировочном костюме. Она отбивается, используя свои знания единоборств, но ей успевают переломать дубиной верхние позвонки.
Мы втроем, пока втроем, сворачиваем на другую дорожку. Идем быстро, переговариваясь едва только мыслями. Покровитель сообщает, что другие районы, особенно с однотипными высотками, тоже не безопасны; эти твари – чума. И мы должны маскироваться, пока их – людей – не останется с пару десятков; затем отойти под земли в лесах и ждать. Ждать, возможно, очень долго. Перед поворотом в тот самый переулок Покровитель укрылся за стеной, хотя мне показалось, что исчез.
Темно. Из дверного проема выбитой двери брезжит свет. Внутри на батарее висит тряпье, а подле батареи сидит темнокожий парень; сидит, положив руки на колени, опустив меж ними голову. Я проскальзываю за дверь. Благо она раньше той, где свет и парень. Это ведь один из них, но почему он один?… Видимо для него уже не осталось жизни. Они ведь тоже… самоубийцы. Но почему же он сидит здесь один… Мой внутренний радар выдает зашкаливавшую вибрацию, спектр волн значительно более густой, чем в местах скопления таких как этот подросток.
Комната, в которой мы оказались, более походила на кладовку. В темноте мои глаза находят на столе хирургические принадлежности. Едва различимым шепотом сообщаю девочке: "Мы берем быстро, не двигаясь с места и очень быстро выбегаем из проулка. Или просто убегаем. Выбирай?. И, едва только шевеля губами, девочка отвечает мне: "Засекла" Он проскользнул и встал за стеной". Я – мертвыми от усталости и отчаяния губами: "Покровительница встретит его с другой стороны". Это я вижу другую сторону. Но сознание едва теплится и другая сторона не_там…. А пришедший с нами Покровитель, я была права, исчез. Боль кислотой обожгла мою кожу…

---

[Dao de Dzin]

Маленькая Нина сидела на широком подоконнике и рисовала на оконном стекле. Рисунки таяли, исчезали на глазах, но она продолжала рисовать. "Вот улыбка... А вот и цветы..." - думала она про себя. Потом она потянулась и взяли лист бумаги с карандашом и начала выводить письмо печатными буквами: Дедушка Мороз! Спасибо за все твои подарки на другие новые года. Я знаю, в этом году ты обязательно опять подаришь мне то, что я хочу… Девочка задумалась: "У нее будут большие глаза... И от нее будет вкусно пахнуть..."
***
На крыше дома сидел седобродый старик. Он напряженно всматривался вдаль, явно кого-то поджидая. Вдалеке замаячила маленькая точка и стала постепенно увеличиваться, превращаясь в женский силуэт. Семеня по скользкому тротуару, торопливо шла молодая женщина. Она куталась в белый пуховый платок от настоящего новогоднего мороза. Старик, узнав ее, довольно ухмыльнулся в свою седую бороду.
***
В большой светлой комнате было очень шумно. Ее наполняли детские голоса, и смех, и топот. Дети наряжали елку. Они залезали на стулья, друг к другу на плечи, если хотели добраться повыше. Строгие воспитательницы ушли пить чай, и оставили их одних, строго-настрого приказав вести себя прилично. Поэтому детям представилась полная свобода действий. Красные, синие, зеленые шары смешно отражали детские лица, одни мальчики помогали девочкам вешать шарики на елку, другие дергали их за косички... Всюду мелькал "дождик" и разноцветная мишура. Некоторые детки, высунув от старания кончик языка, с энтузиазмом вырезали снежинки из бумаги и лепили их на окна комнаты. Стояла атмосфера наступающего праздника.
***
Нина несмело вошла в комнату, прижимая к груди рисунок. Дети обернулись и закричали: - Нина пришла, Нина! - Нина, иди к нам, давай вместе елку наряжать! - Нина, смотри, нам на самую верхушку осталось звезду нацепить! - Давай, ты же у нас смелая, давай ты повесишь! Маленькая Нина радостно заулыбалась, ее окружили мальчики и девочки. Они живо побежали в другой конец комнаты все вместе подтащили к елке стол. А не него водрузили стул. Несколько мальчиков залезли на стол и крепко держали стул за ножки, а Нина держа в руке елочную верхушку, забралась на него. Она встала на самые носочки, но ей все равно не хватило роста дотянуться до самой верхушки елки. - Я не достаю! - Нина, давай, мы знаем, сможешь! Нина, Нина, Нина! - кричали дети наперебой. Вдохновленная поддержкой ребят, она еще раз потянулась к вершине елки.
***
Седобродый старик продолжал наблюдать за молодой женщиной. Она была уже совсем близко к тому дому, на крыше которого он сидел. "Успеть бы до полуночи!... Успеть бы..." - думала женщина. Она с силой потянула дверь на себя, влетела в здание и прислушалась. Внутри царила полная тишина. Только где-то вдалеке раздавался шум. Она, еле сдерживая слезы, пошла на него, срывая с себя по дороге шарф, платок и варежки, нервно запихивая их в сумку.
***
Нина почти смогла водрузить звезду на верхушку елки, как вдруг дверь в комнату распахнулась. - Венера Федоровна пришла, пришла! - Ой сейчас нам и влетит... Нина испугалась и выронила звезду из рук. Трах! - и она разлетелась на мельчайшие осколки по всей комнате. Но в дверях стояла не воспитательница. Молодая женщина, покачиваясь, стала медленно походить к елке, из ее больших добрых глаз текли слезы, и она лепетала: "Нина... Ниночка моя..." - Нина, ну что ты наделала! - Ну вот, теперь елка останется без звезды! - Нина, Нина, самая смелая... Те, кто не обвинял маленькую Нину в том, что она разбила игрушку, с любопытством смотрели на молодую женщину. - Мама?.. - тихо сказала Нина Женщина улыбнулась: - Мама.
***
Седобродый старик смотрел в окно прямо к маленькой Нине. Она сидела на новом подоконнике и выводила письмо печатными буквами: "Дорогой дедушка Мороз! Я верила, что ты сможешь исполнить мое желание. Мы вместе с мамой уже купили мне большую куклу. Она мне сказала, что это ты ей сказал, что я хочу куклу. Но ты же знаешь, что я писала тебе о маме. У нее правда большие и добрые глаза. И от нее очень вкусно пахнет. Я знаю, что она пошутила. Ко мне уже приходили другие тети и хотели меня забрать, но я не забиралась. Я хотела свою, настоящую маму. И теперь мы вместе. Спасибо тебе, дедушка." Нина улыбнулась, подышала на стекло и нарисовала забавную рожицу. Она очень быстро исчезла. Седой старик читал это письмо и улыбался в свою окладистую бороду. Потом он лихо запрыгнул в упряжку с тройкой белых коней и подстегнул их с задорным улюлюканьем. Вскоре звон колокольчиков затих вдалеке.

@темы: рождественские истории

---

[заморыш Седжал]

Сара умирала каждый день по чуть-чуть. Ее кожа сначала побледнела, а потом и вовсе стала желто-серой. Глаза потухли и стали тусклыми, как у старушки. Джонни приходил в больницу с мамой и папой. Он не знал, чем болеет его сестра, но, судя по печальным лицам родителей, выздороветь ей было не суждено. Джонни уже ходил в пятый класс, и никак не мог понять, почему столько умных врачей, вооруженных разнообразными лекарствами, не могут просто вернуть жизнь в его сестру. С каждым днем Сара все больше превращалась в старушку. Иногда она вообще не разговаривала. Просто лежала, уставившись в потолок, а мама сидела рядом с ее койкой и плакала. Джонни тоже иногда плакал. Особенно в школе. Очень часто ни с того ни с сего. А учительница отпускала его с урока. Но он плакал не потому что хотел уйти с урока, а потому что вспоминал, как они с Сарой играли в салки прошлым летом, и как она весело смеялась, какая она была счастливая и беззаботная. В палате у Сары пахло лекарствами и все время тикали какие-то приборы. Джонни сначала пытался считать ее улыбки - если она часто улыбается, значит скоро поправится. Он бросил считать еще на прошлой неделе - Сара совсем перестала улыбаться. Она была похожа на куклу, поломанную и выброшенную на помойку. Джонни не мог на нее смотреть, он хотел ее спрятать, чтобы никто не видел ее такой.
Когда Сару подключили к какой-то машине, воткнув ей в нос ужасные желтые трубки, Джонни понял, что хочет, чтобы она умерла. Осознание этого врезалось в его мозг настолько мощно, что вытолкнуло все другие его мысли. Он больше не хотел приходить к ней в больницу, не хотел видеть, как мама плачет, не хотел, сидя в машине, видеть в зеркале заднего вида папины красные глаза. Он хотел все прекратить. Джонни не был плохим мальчиком. Из тех, что поджигают кошкам хвосты и бросают камни в птиц. Ему не доставляло удовольствие тыкать мышиный труп палкой, чтобы из него вылезли черви. Он не был фанатом окунания очкастых мальчиков головой в унитаз на перемене. Но в десять лет он впервые подумал об убийстве. Об убийстве собственной сестры. Эта мысль стала навязчивой. Она отнимала все его время. Джонни почти не спал по ночам. У него были здоровенные синие круги под глазами. Но родителей это совсем не заботило - их больше ничто не заботило. Они шли в больницу навестить уже практически безжизненную чужую Сару, только потому что это было для них обыкновением. Они подчинялись каким-то импульсам из прошлого, жили привычками - привычка есть, привычка спать, привычка ходить на работу, привычка плакать. Они все стали похожи на Сару: и мама, и папа, и сам Джонни. Сара забирала из них жизнь, всасывала своими желтыми трубками. Она убивала их. Джонни больше не видел свою сестру в этом маленьком скукоженном теле. Он видел мумию, видел смерть. Он хотел, чтобы ее не было.
Это было воскресение. Они втроем пришли к Саре сразу после похода в церковь, куда они ходили тоже по привычке. После получасового молчаливого пребывания рядом с кроватью Сары мама решила, что хватит, и родители вышли. Джонни сделал вид, что вышел за ними, а сам медленно подошел к кровати. Прибор пищал, сообщая, что в Саре еще есть жизнь. Но Джонни не верил приборам так же, как не верил докторам. Он посмотрел на свою сестру без сожаления, как мясники смотрят на коров перед убоем. Ему было страшно, что кто-то может войти и увидеть, что он творит, но Джонни решил не отступать. Он вынул из носа Сары трубки, аккуратно достал из-под ее головы подушку и накрыл ею лицо девочки. Он не знал, сколько ему потребуется времени, он просто продолжал держать подушку, пока писк аппарата не стал монотонным. Затем Джонни быстро вернул подушку на место, вставил обратно трубку и прошмыгнул за дверь. Он знал, где находится уборная, поэтому сразу поспешил туда. Джонни слышал топот суетящихся докторов, когда за ним захлопнулась дверь уборной. Он улыбался.

+

@темы: про плохое

---

[тигр-тигр, жгучий страх]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[damn it, Neil]

- Покажи мне мечту, детка, ну? - настойчиво говорит Дюк, наклоняясь к ее уху, обдавая дыханием с запахом сигарет и вишневой жвачки. Элис занервничала.
-Дюк, но ведь мы знакомы всего месяц! Должно же быть какое-то основание для того, чтобы совершать такие интимные действия. И вообще... - девушка закусила губу.
- Да что с тобой? Все делают это! Некоторые даже со многими. От тебя ведь не убудет, - Дюк пытается взять ее за руку.
-Просто... Я никогда этого не делала. Не потому что мне стыдно. Или я боюсь. Мне всегда казалось, что мечта - это вроде как индивидуальность. Самый важный кусок меня. И делиться им с кем-то просто потому, что меня прижали на дискотеке в Зале или угостили сэндвичем - это как кормить курицу золотым зерном, - поеживается.
Дюк молчит и застывшим взглядом смотрит куда-то на запястье Элис.
- Прости.
- Ничего. Я покажу тебе. Мне кажется, ты на них не похож.
Она расстегивает пуговицы. На рукавах. Закатывает их до локтей. И подает руки ладонями вверх. Дюк с опаской кладет руки на ее. И тихо говорит. "Давай."
...Очнуться от ее мечты было трудно. Очень. Мир вокруг был как будто с фотография в сепии. Потом все кое-как вернулось в норму. Только Дюк все стоял и хватал воздух, как лосось, выброшенный на берег неосторожной волной.
- Элис. Я тоже... Тоже хочу показать тебе мечту. Первый раз в жизни. Может, она и покажется тебе мелкой. Глупой. Но ты только не смейся, я хочу, чтобы ее увидела именно ты. И пожалуйста, научи меня вот так доверять. Иначе, кажется, ничего не выйдет...
Элис улыбается.

@темы: стекляшки и сокровища

---

[тони такс]

Покупное ожидание

За стеклом витрины, обхватив разбитые колени, сидел маленький мальчик. Он с интересом поглядывал на меня исподлобья, перебирая пальцами полы портьер. Большие глаза были схожи лишь с грозовыми облаками - такие же серые и тучные. Если бы только он заплакал, если бы только позади него была такая же, как и меж нами стена, он бы неизбежно заполнил этот аквариум слезами доверху.
Уголок его рта, дернувшись, пополз вверх. В его улыбке не было той, присущей детям, наивной преданности и открытости. Он как волчонок в ожидании руки. Руки в которую можно впиться зубами, которую можно рвать в клочья, вымещая всю злость и обиду. Руки человека, самонадеянно решившего, что сможет приручить. Неуверенно подняв руку и заложив за ухо прядь выбившихся темных волос, он все так же неотрывно смотрел на меня, заглядывая в меня. Даже тогда, когда та вернулась на место, разделив его лоб на две почти равных половины, он больше не обращал на нее внимания.
Он смотрел так, будто бы силился взглядом, если не зубами, передать всю ту боль, которую взвалили непомерным грузом на его хрупкие плечи и немного сутулую спину.
Я потупила взгляд. Сейчас для меня не существовало ничего окромя его тела: никакой головы, никакого неба. Для меня он был неполноценен, а значит больше не страшен. И нечего мять подол платья, матушка будет серчать. "Я выше всего этого", - успокаивала я себя.
А малыш всё водил пальцем по устеленному бархатом полу. На его почти болезненно-белых запястьях виднелись синяки и царапины. "Теперь у тебя и рук нет", - и нечего думать о таких пустяках, я переместила взгляд к его ногам, будто бы и не видев ничего.
Меня одернули за руку, да так, что запутавшись в собственных ногах я чуть было не упала тут же, около магазина мистера Брукли. Тетушка уводила меня от витрины всё дальше и дальше, а я всё силилась вырваться из ее цепких рук.
И даже подбежав и вплотную прижавшись к стеклу витрины, я не сразу смогла разглядеть куда же делся этот ребенок. Рванув на себя дверь магазина, не обратив ни малейшего внимания на приветственно звенящий колокольчик у меня над головой, я замерла на месте. Вот он, идет, неуверенно семеня рядом с хозяином магазина, пока тот учтиво дает последние инструкции покупателям. Я смотрю на него, и пытаюсь унять клокочущий в горле, так и не вырвавшийся оклик. А он, будто бы чувствую мой взгляд, поворачивается и одаряет все той же насмешливой ухмылкой. Глаза блестят, будто бы крича, вопя о том, что вот она - рука! Рука, которую он укусит, и перед которой никогда не преклониться. Его взгляд шарит по комнате, а после, вновь остановившись на мне, меркнет. Дернувшись, его губы застыв полуоткрытыми, так и не успев что бы то ни было сказать, исчезают во мраке. Я делаю шаг к немалых размеров коробке, но ее уже опечатали проворные грузчики, готовя к отправке.
- И что Вы вытворяете, юная мисс!? - Журит меня миссис Хокинг, только что вбежавшая следом. - Будет и Вам мальчик! Будет, но не сейчас. Батюшка ведь обещал подарить одного такого на Ваше семнадцатилетие, помните? А теперь скорее, мы опаздываем к портному.
"Главное, не забудьте сделать несколько дырок в коробке". - Подумала я, поспевая за ней под вечерним Шеффилдским небом.

@темы: прохожие

---

[последний поворот]

Я очень люблю свой старый фольскваген. Я помню каждую потёртость на кожаных сиденьях и каждую царапинку на кузове. Я помню тот понурый апрельский день, когда я впервые его увидел.
Он стоял под раскидистым деревом, среди гаражей и грязных луж. Разбитые фары и грязно-голубая облезлая краска.
Я тогда чуть не разрыдался как карапуз при виде котёнка просящего кушать.
А ты стояла рядом со мной, на твоих рыжих кудряшках застыли капли дождя, а в глазах засверкали искры.
Ты тоже сразу его полюбила, правда в очень скором времени возревновала, да и не беспричинно - ведь я долгие месяцы - почти всё лето, возился с ним, а ты куда-то ездила без меня и мы чуть было не расстались.
Но когда спустя долгое время я подвёл тебя к нему - сверкающему, хромированному, ярко-красному - ты не смогла удержаться.
Мы объехали полстраны. Ты любила спать на переднем сиденьи, положив голову ко мне на плечо и красить губы смотря в боковое зеркало. Мы нашли на старых развалах Москвы раритетный проигрыватель и поставили его в салон.
Однажды, мы ехали вдоль полей подсолнухов, а через три дня, в ближайшем хозтоварном маленького городка купили кисти и краски - бока нашего фольсквагена засияли яркими цветами. Рисовала, конечно, ты. Я, помнится, что-то бурчал и копался в перегревающемся моторе.
Всё следующее лето пронеслось как один длинный хайвей. Ты капризничала и не хотела ко мне переезжать до совершеннолетия. Автомобиль капризничал и ломались редкие детали.

Месяц назад ты ушла от меня. Не знаю, вроде как к третьекурснику художественного универститета. У него Веспа и айпод с большим объёмом памяти, тату в форме гитары на лопатке и он потрясающий фотограф. Всё это я прочитал в твоём твиттере. А ещё я прочитал, что ты подстриглась, пользуешься утюжками для волос (Господи, ты же их ненавидела) и собираешься на новый год в Прагу.


Фольскваген стоит в папином гараже, тусклый, с полинявшими цветами на боках.
А я езжу на метро.

+

@темы: нет, спасибо

---

[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

Это был какой-то дурацкий песок, бутафорский белый песочек, который совершенно не нагрелся под таким же фальшивым, аки светильник, солнцем.
Я переворачиваюсь на бок, подперев голову одной рукой, зарываюсь босыми ногами в этот сухой, мягкий и все-таки дурацкий песочек, без особого энтузиазма по одной стряхиваю песчинки, прилипшие к мокрой рубашке, ставшей от воды предательски-прозрачной.
Ты стоишь у кромки воды, пена лижет тебе ноги и приносит мелкую гальку. Ты снимаешь с себя свитер и с каким-то остервенением выжимаешь из него соленую воду до последней капли, безуспешно пытаешься вернуть морю все наши долги. Оно нас выносило, выпустило, поставило под светильник-солнце, утрамбовало в белом песочке и шепнуло на память: «Это лучше, чем мои штормы». Мы поблагодарили и помахали ладошками, хотя никогда не тонули – просто плавали. И вот, в последний раз скрутив в рогалик свой свитер, ты встряхиваешь волосами, капли летят веером мне на лицо, в глаза.
-Просто, милая, все дело в том, что кто-то нас выдумал, - говоришь ты и ложишься рядом, - Тебя. Меня. Нас. Все. Всех.
-Ты – мой сон, - говорю я чужим, таким красивым и переливчатым голосом, - Ты меня ждал очень долго, звал. Я пошла бы. Но на море шторм. И я не знаю дороги в твой дом – указателя нет.
-Я твоя болезнь. Когда-нибудь ты откроешь глаза, и я стану тобой.
-Не станешь, - говорю я и считаю песчинки, - Потому что нас кто-то выдумал.
Мы все в этом дурацком и приставучем песке, лежим на спинах, запрокинув головы. Сильный порыв ветра нагоняет волны, взвивает в воздух облако песка, срывает с берега твой свитер и уносит в воду.
Знаете, если смотреть остекленевшими глазами в небо, можно увидеть нечто гораздо большее. Вообще, если смотреть остекленевшими глазами, можно увидеть.
И мы молчали. Молчали вместе, молчали совсем рядом, молчали, но слушали. Тишину, море, друг друга – нам было о чем помолчать. Все меняется, все течет, все меркнет, когда есть о чем помолчать.
Но вот успокоилась вода, солнце осыпалось за горизонт, первая же звезда со стоном и всхлипами рухнула в песок, продолжая неровно светиться, как перегорающая ртутная лампа. Я взяла ее в ладони, поднесла к лицу – она совсем тихонько что-то пела.
-Останемся лежать, - сказала я и положила звезду тебе на живот. Тяжелая и теплая, она медленно потухла.
И мы лежали в песке. Молодые. Красивые.
-Кто тебя выдумал? – спросил ты, едва шевеля иссохшими губами и не повернувшись в мою сторону, - Что будет, когда сон закончится?
-Я открою глаза, и ты станешь мной.

И когда я проснулась, я все еще перебирала пальцами простыню, думая, что это дурацкий белый песочек. Смотрела остекленевшими глазами в белый потолок, надеясь, что там будет небо.
Кто? Кто же нас выдумал?

@музыка: Mogwai - Take me somewhere nice

@темы: менеджер курилки

---

[ameneurosis]

В пятнадцать лет Хьюго мечтал о том, что жена у него будет молодой Сицилийкой с кожей, изнеженной солнцем, и певучим голосом, словно каждую букву она записывала в нотную тетрадь.

Три года спустя Хьюго женился на Касси, на которую посмотрел впервые, кажется, только у алтаря; в ту секунду весь он задрожал с такой силой, что кольцо выскользнуло из его вмиг опухших пальцев и упало прямо в руки будущей супруги. Касси улыбнулась Хьюго сквозь тюль и, под аккомпанемент всеобщего "Ах!", одела обручальное кольцо сперва себе, а потом несчастному жениху, который в тот миг глотал воздух, словно кашу воскресным утром. С тех пор все знали, кто в этой семье хозяин.

Хьюго не ел неделю и не спал два дня. Касси - с фарфоровой кожей, широкими ладонями и гортанным голосом, слово в горле к нее постоянно трепыхалась, но не могла вылететь птица - ходила по новому дому неделю, принюхивалась, а потом легла на кровать и проспала двое суток напролет. Хьюго к тому времени смирился, похоронил мечты о Сицилийке и решил, что выбора у него нет. Когда Касси проснулась, он обрезал усы и принес их в спальню к супруге. Касси в ответ не то ласково улыбнулась, не то оскалилась и потрепала Хьюго по макушке. Так началась их любовь.

more

Шли годы. Касси разразилась тремя детьми, а мужа стала любить с таким рвением, что каждый день на завтрак варила ему страусиное яйцо, которое обычные семьи ели, как правило, только по праздникам. Бог знает, сколько лет прошло с последних родов, но дети давно уже выросли, а молоко в груди у Касси так и осталось. Поэтому, год за годом Хьюго наблюдал, как супруга его становилась все более грузной, словно набухая, будь то от любви или молока. И вот однажды, в ту летнюю ночь, когда и цикады под окнами задыхаются от жары, Хьюго отбросил подушку и, стараясь не потревожить чуткий сон жены, залез под ее всеобъемлющую руку, которая тут же притянула его к груди. С тех пор Хьюго мог спать только так - на груди у Касси, что была мягче пуховой перины и пахла (ах, как пахла!) парным молоком.

Так бы и жили они, не ведая забот, если бы вместе с любовью не взросли в Касси побеги ревности. Не прошло и месяца, как их молодые и крепкие стебли опутали Касси, и теперь каждое слово и каждый жест Хьюго сдавливали ей горло, а тело сковывало, словно в тиски. Касси задыхалась от злости, когда, не совладав с порывом, накидывалась на мужа с подозрениями и упреками, а потом плакала белыми слезами, которые собирала в кружечку и выпивала перед сном. Молоко в ее груди начало свертываться, и она стала так стремительно худеть, что спустя три месяца совсем ссохлась, и дети перестали узнавать ее. Тогда Касси приняла решение впредь никогда не разговаривать с Хьюго, а в случае необходимости оставлять ему письма с рисунками; словам, как и любви, она больше не доверяла.

Хьюго узнал о плане жены только тогда, когда утром на столе нашел лист бумаги, вырванный из школьной тетради. На нем была нарисована широко открытая пасть и язык, на котором сидела белка. Хьюго, давно заметивший перемены в жене, тем не менее узнал, что рисунок был сделан ее рукой, ведь только Касси всегда нажимала на стержень с такой силой, что, казалось, бумага в иную секунду порвется под напором ее руки. Ни теряя ни секунды, Хьюго надел башмаки и побежал в ближайшую лавку, чтобы купить горсть орехов. Вернувшись домой, он оставил орехи на столе и спрятался в подвале, где просидел до самого утра. Он слышал, как Касси вернулась домой с детьми и сразу же пошла на кухню. Потом послышался едва уловимый хруст, будто кто-то жует, и в следующую секунду прямо над Хьюго зазвенел пронзительный смех его супруги. Хьюго выдохнул, лег на мешки с мукой и уснул до утра. В это время Касси хлопотала у плиты и тихо насвистывала себе под нос; она знала, что муж понял ее правильно.

Так и жили они с тех пор. Даже ночью, когда Хьюго как обычно укладывался на грудь Касси, он мог найти рисунок на ее фарфоровой коже. Теперь они занимались любовью, словно по книжке с картинками, и даже под коленкой супруги Хьюго однажды нашел небольшой набросок - спящего медведя с большим бантом на шее. Касси не любила, когда ее щекотали под коленкой, но Хьюго знал это давно и без всяких напоминаний.

Дети жаловались, что их школьные принадлежности куда-то пропадают: то краски закончатся быстрее обычного, то карандаши оставили на столе, а после обеда их уже не найти, а то и обычную шариковую ручку приходилось одалживать у кого-то в школе, потому что своя куда-то пропала. Хьюго в ответ только пожимал плечами и отправлялся за новыми письменными принадлежностями, которые, впрочем, расходовались едва ли не быстрее, чем предыдущие. Касси, так уж повелось, если и испытывала к чему-то рвение, то только в той манере, что контролю не поддается.

Поэтому, Хьюго не был удивлен, когда одной ночью, уже устроившись на груди у супруги, он не почувствовал запаха молока. Чуть раньше этим днем Касси в который раз засмотрелась на мужа, который уплетал жаркое, картофель и пироги одновременно, при этом успевая показать детям правила арифметики. Как только ужин закончился, она заперлась в ванной и три часа рисовала картинки на своей коже, ни на секунду не переставая думать о супруге. Когда дело было сделано, Касси вернулась в спальню, но к тому времени сон уже успел окутать Хьюго. Сквозь тягучую полудрему, он все же потянулся к жене и уткнулся носом в ее грудь, а точнее в рисунок - серебряную розу без единого шипа. Касси улыбнулась и потрепала мужа по макушке; Хьюго в ответ не то замурлыкал, не то зарычал, а потом вдруг перестал шевелиться, словно даже вздохнуть боялся.

Не успела Касси умилиться покорности мужа, как тот подскочил на кровати и, будто столкнувшись с чем-то на редкость брезгливым, отбросил руку жены. Спустя несколько секунд Хьюго, пряча взгляд от Касси, все же опомнился; аккуратно взял ладонь жены с свою, поднес ее к лицу и глубоко вдохнул. Сомнений быть не могло - у Касси даже кончики пальцев пахли акварелью, а не молоком. Хьюго опустил руку супруги, поморщился, а потом сплюнул через левое плечо и громко выругался. Касси, которая Бог знает, сколько лет не слышала голос мужа, сперва неосознанно заулыбалась, но в следующую секунду помрачнела; даже глаза у нее заблестели и стали большими, как два фарфоровых блюдца. Хьюго, продолжая ругаться, тем временем уже слез с кровати и вылетел из дома, не преминув хлопнуть дверью.

Он, конечно, вернулся домой, но только под утро. Дети спали в своих кроватях, и только Касси нигде не было. Хьюго, так и не примирившийся со своей злостью, снова сплюнул через левое плечо, поменял простыни в спальне и уснул. Когда он проснулся через сутки, Касси домой так и не вернулась.

Соседи не переставали судачить, и очень скоро языки у них так протерлись, что в них появились дыры диаметром в человеческий палец. В это время Хьюго ходил из комнаты в комнату, пил молоко из хрустальных бокалов и ругался похуже сапожника на базарной площади; даже его смех стал хриплым и сухим, словно легкие наполнились песком. Кульминация этого беспорядка наступила, когда Хьюго торжественно вынес на улицу десяток страусиных яиц и со злорадной ухмылкой выкинул их в мусорную корзину. К месту происшествия сбежал весь город; старожилы покачивали головами, как неваляшки, мужчины сжимали кулаки, женщины плакали, а дети играли с дырками с своих языках. Хьюго праздновал свою свободу, и на торжество пришел весь город.

Так прошло несколько дней. Хьюго, будучи уверенным, что никогда не любил жену, стал пьянеть от молока и вновь мечтать о Сицилийке. За ночь у него выросли густые усы с острыми кончиками, и теперь каждое утро он часами сидел у пеньюара супруги, подстригая их. Женщины стали вновь заглядываться на Хьюго, а тот перестал робеть и отвечал на их призывные взгляды обнадеживающей улыбкой; мол, дамочки, я бы рад, но природная скромность не позволяет. «Все хорошо», - говорил он себе в зеркало перед сном и плотоядно облизывался. Только по законам всех небесных инстанций даже этому счастливейшему недоразумению должен был придти конец.

Именно об этом и подумал Хьюго, когда однажды проснулся ночью от чувства, словно внутренности его щекотали маленькие и пухлые пальчики. Поворочавшись в кровати до утра, он, впрочем, большого значения этому факту не придал. Только на следующий день, когда заснуть так и не удалось, Хьюго заволновался. Всю ночь он ходил по дому, шелестел газетами и гремел бокалами с молоком, а утром отловил детей у ворот дома и спросил, что значит, когда маленькие пальчики скребут твою селезенку. Дети переглянулись, пошептались между собой, а потом хором произнести: «Тоска». Так Хьюго понял, что скучает по Касси.

Первые несколько дней он едва ли находил себя – ничего не ел и спал по двадцать часов в сутки. Но однажды утром Хьюго все же поднялся и сразу, словно мысль не покидала его все эти дни, кинулся в комнату детей, где поднял все вверх дном, пока не нашел набор для рисования. Все утро он просидел в ванной, где вымыл все кисти и разложил их в зависимости от длины и типа волоса, а после пошел на кухню и выпил стакан воды с разведенными в ней красками. Когда же он снова лег на кровать, то никак не мог умолкнуть во сне, надеясь, что Касси услышит его. Злость на жену прошла, словно испарилась, и теперь ее выходки с рисунками совсем не раздражали, а даже умиляли. Уже сквозь легкую полудрему Хьюго подумал, что именно за тонкую натуру он Касси и любил. Когда он проснулся, на подушке виднелись странные пятна, словно ночью кто-то плакал белыми слезами.

***

В понедельник, ровно в пять в коридоре послышался шум. Хьюго, порядком раздраженный шумными играми детей, крикнул что-то в пустоту и вновь углубился в раздумья; он не знал, что на самом деле это была Касси, и она вернулась домой. Навсегда.
Касси привезла с собой горсть марокканских фиников, буханку черного русского хлеба и мешочек кофейных зерен. Дети встретили ее с немым восторгом в глазах, и она обняла и поцеловала каждого из них ровно двенадцать раз (столько дней ее не было дома). А потом, игриво улыбнувшись, поднесла палец ко рту и издала пронзительное «Шшшш», после чего направилась в спальню к мужу.

Увидев жену, Хьюго вскочил с кровати и скрестил руки на груди, словно в комнату залетел призрак. Касси, будто бы даже не взглянув на побледневшего супруга, сразу направилась к кровати и принялась ее заправлять. Хьюго смотрел на ее четкие, порывистые движения и боялся протянуть руку, чтобы дотронуться, а ведь так хотелось. В это время Касси закончила свое дело и повернулась к мужу. Вдруг Хьюго осознал, что усы, отрощенные еще в пору своего буйства, он так и не остриг. Он хотел было потянуться к ножницам, но Касси остановила его сначала взглядом, а потом ладонью. Протянув руку к лицу мужа, она сперва пригладила его усы, на секунду застыла, будто залюбовалась, а потом потрепала по макушке. Хьюго не мог пошевелиться от счастья, и Касси знала это. Она просто улыбнулась, цокнула языком и начала рисовать.

+

@темы: beauty is a beast

---

[Dao de Dzin]

чудеса сквозь повседневность

Я люблю свою девушку. Я дожен любить ее, иначе она умрет. Нет, вовсе не от тоски или разрыва сердца, как это бывает с обычными людьми. Наверное, моя девушка самая необычная на свете. И наша история тоже не поддается никакому логическому объяснению.

Я увидел ее холодным октябрьским днем несколько месяцев назад. Я сидел на лавочке в парке с унылым настроением и думал о чем-то своем. День у меня не задался, а природа всегда помогала мне, возвращала душевное равновесие. И вдруг я увидел ее и буквально окаменел.

Она была одета в одно из тех платьев, в которые обычно наряжаются девушки, чтобы заработать на фотографиях с "фрейлиной императрицы". Я думаю, вы все видели таких. Они разгуливают по аллеям в париках, под руку с такими же ряжеными кавалерами и слащаво улыбаются, привлекая восторженные взгляды детей, которые начинают дергать родителей за рукав со слезами на глазах, упрашивая сфотографироваться с принцессой и принцем. Мне они никогда не нравились. Уж слишком они ненатуральные. Фейк. Подделка. Но эта девушка... Она шла по улице, неуверенно ступая по асфальту и загребая носком детского ботинка желтые листья. Она изумленно оглядывалась по сторонам, словно разыскивая что-то. Ни фальшивой улыбки, ни ряженого адъютанта, ни этого ужасного кукольного белого парика. Она вся была настоящая. Натуральная. Живая. Аккуратные кудри с медным отливом, темно-зеленые глаза и нежные, детские черты лица. Я внимательно вглядывался в нее, силясь понять, кого она мне напоминает. Внезапно она заметила меня и утремилась в мою сторону своей неуклюжей походкой ребенка. Мы долго смотрели друг на друга. Я - с непониманием, она - с решимостью.

— Ты меня любишь, да? Я знаю, ты меня любишь!

Она села на лавку, а я ошарашенно смотрел на нее и не мог сказать ни слова. Она продолжила:

— Мне сказали, что я должна найти того, кто меня любит! Меня зовут Майя! А тебя?

Она наклонила голову и с выжиданием уставилась на меня. Я выдавил из себя идиотский смешок, подумав: "Майя... Необычное имя..." Я не мог не ответить на ее вопрос. Боже мой, если бы вы только знали как от нее веяло детской наивностью...

— Привет, - неуверенно начал я, — А меня Игорь зовут, — попытался ей улыбнуться.

— Игорь... — она задумчиво потерла подбородок.

Потом на нее словно сошло какое-то озарение, и она с сияющей улыбкой сообщила мне:

— У тебя хорошее имя! Оно мне нравится! Ты мне нравишься, Игорь.

Она смаковала каждое слово. Вы бы только слышали с какой интонацией она говорила. Будто до этого не могла говорить, и вдруг ей позволили. Она вся сияла необъяснимым восторгом, хотя ничего особенного в этом дне не было. А она все говорила и говорила.

— Ты знаешь, мне было так сложно слезть с этого пианино! Оно такое огромное! Хорошо, что рядом был стул! А потом я шла-шла и вот пришла сюда. А тут ты! А на улице, оказывается, так здорово! Только холодно как-то! Ой, и эти листья, и это небо! Оказыватеся, все настоящее!

Я усмехнулся и спросил:

- Девушка, вы ведь актриса, правда? Репетируете какую-то роль?

- Ты что, смеешься? Я кукла! Точнее, я, наверное, уже совсем не кукла, но я точно ей была! Вчера еще! Знаешь, ведь именно сегодня женщина, которая живет вместе со мной в комнате, открыла окно, и первый луч солнца упал на меня! Я не думала, что это когда-нибудь произойдет. Я, конечно, продолжала сидеть на пианино, ничего не показывала, но как только эта женщина ушла, я тут же слезла с пианино и отправилась искать тебя! Ведь ты же знаешь, что если бы я не нашла тебя до последнего луча солнца, то снова превратилась бы в куклу, прямо здесь, в парке, потому что я бы искала тебя до самого конца! Я бы и лежала на лавке, пока кто-нибудь не нашел бы меня и не отнес домой и опять не усадил на какую-нибудь полку. А я бы снова сидела и ждала, пока моя новая хозяйка не откроет окна ровно тогда, когда первый луч солнца пуадет на эту самую полку! Ты знаешь как долго я ждала? - она схватила меня за руку. Я слушал ее нескончаемый поток речи, не перебивая и размышляя над тем, кто из нас двоих сошел с ума. Она была красива, невероятно красива, почти идеальна. - Я ждала сто семдесят пять лет! О, я же семейная реликвия, да. Чего я уже только не повидала на этом свете! И я не хочу, не хочу снова становиться куклой!

Тут она поменялась в лице, стала такая нежная и спокойная.

- Но теперь я нашла тебя, и буду живая всегда-всегда.

И она обняла меня, как родного. Я взрогнул и не смел шелохнуться. Я чувствовал себя неловко, решительно не мог понять , что происходит. Несмело погладил ее по волосам. Наивное, чистое создание. В ней было очень много искренности.

- Майя... Скажи мне, ну неужели ты говоришь правду?..

- Ну, конечно, правду! Если не веришь, я тебе чем угодно докажу. Вот, смотри!

Она порылась в карманах платья и извлекла оттуда пожелтевшую от возраста бумажку. Я прочитал на ней: "La Poupée de porcelaine. Maya. 1825, Paris". Я вздохнул и опустил голову на руки. "Черт знает что творится... Красивая девушка, безумно красивая! С такой и голову потерять можно. Ну как такое может быть?! Ожившая кукла! Французская фарфоровая кукла. Что происходит?"

Я жалобно посмотрел на нее:

- Я ведь не сошел с ума?

- Конечно, не сошел. Ты в полном порядке. - Она спрятала бумажку обратно. Мы помолчали. - Так ты меня любишь, да?

Я задумался. "Случаются же чудеса. Если здесь все в своем уме, то я действительно вижу перед собой самую красивую девушку на этой планете". И неожиданно для самого себя мне стало тепло на душе. Я улыбнулся ей и ответил:

- Ну, конечно, люблю.

Майя вскочила от радости.

- Я так и знала! Я не могла ошибиться. Пойдем со мной, раз ты меня любишь, я покажу тебе чудо.

- Ожившая фарфоровая кукла и так уже великое чудо, Майя, - с усмешкой ответил я.

- Нееееее... - она с удовольствием сморщила носик и помотала головой, - Я еще не чудо. Чудо, это когда среди осени весна. Это когда морской бриз проносится по городу. Пойдем, - она протянула мне руку. Я взял ее. Теплая. - Только держи меня крепче. А то я после стольких лет совсем забыла как ходить. - Она улыбнулась мне.

Мы пошли по парку. Я не знал куда она меня ведет, но все это было настолько необычно, что я совершенно не думал об этом. Я смотрел на эти идеальные живые черты лица, на улыбку Майи, на ее наряд и локоны. Наверное, мы странно смотрелись вместе. Но я знал: что бы ни случилось, все завершится наилучшим образом. В тот день я поверил в чудеса.

+

@темы: эвфемерность

---

Люблю

[.последний ноябрь.]

В сладком минутоустройстве бытия ты поглощаешь остатки былого себя. Расслаиваясь под ноги полосками любви и страсти, забываешь для чего предназначен. А нужна ли она вовсе? Для чего все эти метафизические потуги объяснить непонятное влечение к противоположному существу?
К чему все эти абстрагированные бредни? Зачем понимать, когда надо чувствовать? Не "надо", а "желать".

Ты в одну минуту забываешь кто ты есть, перестаешь есть, спать, творить и мыслить. Зацикливаешься по кругу без надежды выйти на, столь желаемую, спираль. А дождь становится единственным другом в столь малом оконном пространстве.
И вот когда капли планомерно выбивают ритм истории твоего сердца, а дым, соревнуясь с водой, томно поднимается к краснеющим небесам, ты думаешь лишь о ней. Ты выигрываешь время между приступами обреченности. Ты поешь ей несуществующие песни, идеализируя, столь милый, образ. Ты разбиваешься о подоконные линии, возвышаясь над высотой, что недавно казалась чем-то противоречивым и незыблемым, а ныне становится единственным спасением от самого себя...

Святая область, покрыта розовым цветом, и ничем иным, как тобой. Здесь гостят яркие краски вперемешку с черно-серым.

Когда понимаешь насколько больна любовь, заряжена перманентными частицами осени, для мечты остается мягкий уголок погибающего сознания. И сколько раз ты умираешь за период полураспада нежности в больном сердце? Сколько раз ты представляешь вас вдвоем? Столько же, сколько осознаешь невозможность безболезненно воспринимать существующую реальность, простроенную из случайных прикосновений ваших рук, коим она не придает никакого значения.

Это будет последний ноябрь, когда я смогу о тебе мечтать. Это будет финальная осень и финальный аккорд. Я обещаю...

@музыка: Pati Yang