everyes. [Квинтэссенция мирового да]
Скотина...
Простое ли это стечение обстоятельств?Знаешь,не уверена.Понимаю,она далеко,и будет рядом с тобой спустя пару месяцев,и я этим пользуюсь.Что будет меня останавливать?Ничего.Ведь мы знакомы с тобой давно,я свободна,тебе сейчас одиноко.Поэтому,когда мы случайно встречаемся,выпиваем,то нас уносит на вершину блаженства.Мы вспоминаем все то,что было между нами когда-то давно,смеемся,слушаем музыку,и наслаждаемся друг другом...Но,ночь кончается,и,на утро,ты все поскорее желаешь забыть.Впрочем,я не жалею.Я просто знаю,что когда-нибудь,ты осознаешь,что надо доверять своим чувствам,которые говорят,что хотят быть рядом со мной,а не с той,что далеко...Но,увы,будет поздно.Потому что я смогу забыть тебя,и наконец,найти свою новую любовь,которая будет сводить меня с ума,от которой мне захочется петь...Которая будет взаимна...
Удачи, мещане! (с)
Мой маленький уютненький розовый мирок. В нем постоянно случаются землетрясения и ураганы, стоит ему столкнуться с другим, огромным и по-большей части серым. Потому что если пестрый, это серый в сумме.
Уютный и замороженный во времени. Мирок в стиле ретро со старыми дисковыми телефонами и примитивной пластиковой техникой округлых форм.
Закусочные с музыкальными автоматами и блинчиками. Заброшенный дом в конце улицы, на веранде кресла, занесенные сухой листвой.
Здесь тихо, только играет радио в закусочной. На весь мирок одно только радио, ночью оно сквозь помехи играет старый рок-н-ролл.
Мальчики-бойскауты, разбитые коленки, упавший на асфальт шарик мороженного.
Где-то на другом конце мира в это время пьют абсент, обнимая бокал длинными тонкими пальцами с заостренными когтями. Где-то светит луна и поют цикады. Где-то есть совсем другие миры - мрачные, романтичные, сказочные, полные ярких сочных красок, или удушающего мрака спален, или сырости подземелий в старых замках, тонких рук пианистов и ласковых взглядов случайных прохожих. Когда-то и я мечтал быть подмастерьем цветочника в той душистой лавке, над которой в маленькой съемной квартирке жила Она. Называй меня Мой маленький фаюмский мальчик.
Пастельно-розовые стены, на полочке возле телефона каждый раз тонкий слой пыли. Ты просто засыпаешь однажды в 12 лет, и тебе снится 19 век, эпоха дендизма. А потом ты просыпаешься в дешевом мотеле, и тебе уже 21, а ты так и не добрался до Вегаса. В тарелке перед тобой остывшие блинчики с черникой. В номере - ты вспомнил - ты оставил разбитое зеркало. Как всегда полагая, что тебе за него не платить.
Попутчик остановится поздней ночью, подберет тебя под проливным дождем. В его машине уютно и тепло, играет старое радио. Он спрашивает - откуда ты, парень? И ты думаешь, что можно ему доверять, потому что он тоже любит рок-н-ролл. И он не бросил тебя мокнуть под ливнем в одиночестве без цента в кармане. Негромкая музыка, монотонный свет фар впереди, капли дождя, барабанящие в лобовое стекло пикапа - все это мягко толкает в дремоту.
Где ты проснешься завтра, малыш?
Уютный и замороженный во времени. Мирок в стиле ретро со старыми дисковыми телефонами и примитивной пластиковой техникой округлых форм.
Закусочные с музыкальными автоматами и блинчиками. Заброшенный дом в конце улицы, на веранде кресла, занесенные сухой листвой.
Здесь тихо, только играет радио в закусочной. На весь мирок одно только радио, ночью оно сквозь помехи играет старый рок-н-ролл.
Мальчики-бойскауты, разбитые коленки, упавший на асфальт шарик мороженного.
Где-то на другом конце мира в это время пьют абсент, обнимая бокал длинными тонкими пальцами с заостренными когтями. Где-то светит луна и поют цикады. Где-то есть совсем другие миры - мрачные, романтичные, сказочные, полные ярких сочных красок, или удушающего мрака спален, или сырости подземелий в старых замках, тонких рук пианистов и ласковых взглядов случайных прохожих. Когда-то и я мечтал быть подмастерьем цветочника в той душистой лавке, над которой в маленькой съемной квартирке жила Она. Называй меня Мой маленький фаюмский мальчик.
Пастельно-розовые стены, на полочке возле телефона каждый раз тонкий слой пыли. Ты просто засыпаешь однажды в 12 лет, и тебе снится 19 век, эпоха дендизма. А потом ты просыпаешься в дешевом мотеле, и тебе уже 21, а ты так и не добрался до Вегаса. В тарелке перед тобой остывшие блинчики с черникой. В номере - ты вспомнил - ты оставил разбитое зеркало. Как всегда полагая, что тебе за него не платить.
Попутчик остановится поздней ночью, подберет тебя под проливным дождем. В его машине уютно и тепло, играет старое радио. Он спрашивает - откуда ты, парень? И ты думаешь, что можно ему доверять, потому что он тоже любит рок-н-ролл. И он не бросил тебя мокнуть под ливнем в одиночестве без цента в кармане. Негромкая музыка, монотонный свет фар впереди, капли дождя, барабанящие в лобовое стекло пикапа - все это мягко толкает в дремоту.
Где ты проснешься завтра, малыш?
вторник, 03 августа 2010
until you deny
Доброго всем дня.
Как-то я поднимала вопрос о конкурсах, но к единому мнению мы так и не пришли, к сожалению.
Так вот, конкурсу все же быть.
Как поучавствовать? Все просто:
Как-то я поднимала вопрос о конкурсах, но к единому мнению мы так и не пришли, к сожалению.
Так вот, конкурсу все же быть.
Как поучавствовать? Все просто:
1. До 3 августа включительно (то есть только сегодня! все пришедшее после 24:00 не принимается, мы уже устали) каждый желающий присылает мне или тони на ю-мэйл красивую картинку или фотографию (желательно не меньше 700х400px, хорошего качества, избегайте излишней откровенности и ультравайленс). Это и будет заявкой на участие.
2. 5-6 августа я рассылаю в случайном порядке по одной картинке всем участникам конкурса, свою Вы не получите.
3. До 18 августа каждый участник пишет небольшую историю, связанную по сюжету или эмоционально с картинкой, и выкладывает эту историю в сообщество.
В посте с конкурсной историей должна содержаться выпавшая Вам картинка и сам текст. Также должен быть проставлен тэг "конкурс историй".
4. Создаем голосование и до 25 августа мы выбираем лучшую историю.
5. Вручаем слонов. Я тут на днях отбываю в Чехию, так что привезу победителям (их два: одного выберут участники сообщества, второго мы с тони такс) какие-нибудь милые призы.
А смысл вот в чем: каждый отправитель картинки имеет свое видение мира в ней, каждый пишущий по картинке историю вносит свою атмосферу и детали. Давайте посмотрим на все другими глазами!
Все вопросы касательно конкурса в комментарии.
Список участников
В домике пахло пылью и сыростью и чем-то смутно сладким, будто тут обитали призраки давно мертвого печенья. (с) Нил Гейман "Американские боги"
Оно появляется уже не пределе сил. Это удивительное чувство.
Бодрым шагом ступаешь на горячий пыльный бетон. Полдень, двадцать первый век. Зелень, цикады.
Стоя у подножия гор, прикладываешь руку ко лбу - предельная яркость дня слепит глаза, а там, наверху, в бирюзовой дымке парит молчаливая вершина. И ты слышишь ее голос у себя в голове:"Ну давай, попробуй! Я жду тебя!". Когда не знаешь дороги, расстояние между тобой и точкой твоей мечты растягивается в мысль.
Первые ступени даются легко, почти бегом, под гигантскими сводами немыслимых растений, оплетенных лианами. Там, трепеща светотенью, под самым куполом изумрудного, наполненного светом витража, живут птицы. Весело щелкает под ногами галька, отсчитывая удары сердца.
Не потерять бы крышку обьектива. Давно надо было заменить. Когда только? Пальцы ощупывают камеру, все в порядке. Помнишь, в прошлый раз крышка улетела вниз, скатилась на маленький уступ и осталась там дразниться. Вот-вот, пару метров, можно уцепиться за куст и...Тогда же еще мама приезжала, два года назад. Схватила за руку - оставь, глаза расширились. Мама. Мамочка. Милая моя.
Я когда-нибудь обязательно покажу тебе и эту гору. Обязательно отведу к Водопаду Долголетия. Чтобы ты никогда ничем не болела. Глупости. Нет. Если не верить в сказки - высохнешь глиной и развалишься в пыль. Вперед. Сколько еще? Час уже топаю. Свернула на тропинку. Помню, как гуляя за городом мама рассказывала сказки мне, и лес оживал. Ну вот - посмотри моими глазами - вот ручей, вот маленькая фаянсовая фигурка Гуаньинь... Камни навалены. А какие бабочки! Тишина. Один человек на полкилометра - такое счастье, такая редкость! Как будто специально для нас с тобой. Ты только послушай шелест этой листвы...
Даосы не дураки были, знали где прятаться. Интересно, вот ты например даос. Такой дедушка.. Ладно дядечка, будем реальнее смотреть на вещи. Ты бежишь в правительственной опале, бродишь по деревням. Вот тебе долина. Все есть: рис, вода, хижинка, маленький рынок. Проезжие иногда привозят новости, а если повезет - интересные свитки. Можно выменять. За умение читать-писать тебе даже деньги будут платить. Но нет. Ты, зачем-то прешься, гад, в гору. Тебе места мало? Паспорта же нет, какие паспорта две тысячи лет назад? Никто тебя не узнает. Люди говорят ты умеешь летать и лечить. Зачем тебе эта гора? Там тигры. Змеи. Ну олени, ладно, тогда еще не всех съели. Вода в бутылке нагрелась. Жадными глотками вливаю в себя, а сердце выпрыгивает. Склоны все круче, надо обратно на дорогу.
Посмотрел бы на меня сейчас... Я такая мокрая, жалкая, раскрасневшаяся, да еще с одышкой. Толстая конечно и некрасивая. Волосы налипли на лоб. Покурим, да. Он тоже стареет. Мои ладони разглаживают его уже достаточно видимые морщины. А глаза все те же - как раньше. Все как раньше. Душа не стареет, стареет голова. Ну почему, глупый, ты не разделишь со мной эту дорогу? Когда мы еще учились, это был ты, кто открыл эти двери! Я вошла. А ты остался. Между нами две разные жизни. Еще десять ступеней. Я так хочу подарить тебе... Шаг. Этот огромный мир...Шаг. Доказать... Сколько еще? Шагов? Клянусь, доберусь до конца!...Что стою того... Шаг. Стоп. Шерсть встала дыбом по всему телу, кажется я истекаю горячим паром. Столбик с отметкой, шум в ушах, тяжелый молот в груди. Еще десять ступеней. Проверяю отснятые кадры. Еще. Десять. Ступеней. Невыносимо звонкий птичий щебет волной заливает мозг. Я чувствую, как вскипает моя кровь. Еще. Десять. Ноги подкашиваются, меня шатает. Тени чудно смешались мозаикой.
Еще. Десять. Слабый порыв ветра меняет координацию моих движений. Еще десять. Давай же, старая! Поднимай ногу! Еще шаг. Часы уже где-то в будущем, годы уже где-то в прошлом. Ну же! Пульсирую всем телом в неведомом резонансе. Вот она! Сто метров до вершины! Солнце царапает когтями лысый камень. В кровь. Есть ли у камня кровь? Железный поручень и запах горячего ржавого металла. Ветер побоку. Качает. Последние десять ступеней. С каждым шагом поднимаю взгляд все выше. Господи! Ступаю на маленькую площадку, гладкую, вытертую в блеск тысячами кроссовок и сандалий. Господи, какой ветер! Голова кругом. Передо мной земля. Большая. Огромная. Плоская! Как расписное блюдо, как ткань раскинулась. Деревеньки внизу, дороги такие маленькие, игрушечные. Надо мною огромное - в пропасть - небо! Справа, что вот-вот дотянешься, туча. Заснула на соседней вершине, как корабль надутым пузом о риф. Руки раскинуть, обнять невозможность - сделать еще один шаг.
Такое действительно бывает - счастье которого нет на земле. Невесомость души.
Я теперь знаю - мы никогда не умрем. Мы будем жить вечно. Белыми белыми облаками.
Бодрым шагом ступаешь на горячий пыльный бетон. Полдень, двадцать первый век. Зелень, цикады.
Стоя у подножия гор, прикладываешь руку ко лбу - предельная яркость дня слепит глаза, а там, наверху, в бирюзовой дымке парит молчаливая вершина. И ты слышишь ее голос у себя в голове:"Ну давай, попробуй! Я жду тебя!". Когда не знаешь дороги, расстояние между тобой и точкой твоей мечты растягивается в мысль.
Первые ступени даются легко, почти бегом, под гигантскими сводами немыслимых растений, оплетенных лианами. Там, трепеща светотенью, под самым куполом изумрудного, наполненного светом витража, живут птицы. Весело щелкает под ногами галька, отсчитывая удары сердца.
Не потерять бы крышку обьектива. Давно надо было заменить. Когда только? Пальцы ощупывают камеру, все в порядке. Помнишь, в прошлый раз крышка улетела вниз, скатилась на маленький уступ и осталась там дразниться. Вот-вот, пару метров, можно уцепиться за куст и...Тогда же еще мама приезжала, два года назад. Схватила за руку - оставь, глаза расширились. Мама. Мамочка. Милая моя.
Я когда-нибудь обязательно покажу тебе и эту гору. Обязательно отведу к Водопаду Долголетия. Чтобы ты никогда ничем не болела. Глупости. Нет. Если не верить в сказки - высохнешь глиной и развалишься в пыль. Вперед. Сколько еще? Час уже топаю. Свернула на тропинку. Помню, как гуляя за городом мама рассказывала сказки мне, и лес оживал. Ну вот - посмотри моими глазами - вот ручей, вот маленькая фаянсовая фигурка Гуаньинь... Камни навалены. А какие бабочки! Тишина. Один человек на полкилометра - такое счастье, такая редкость! Как будто специально для нас с тобой. Ты только послушай шелест этой листвы...
Даосы не дураки были, знали где прятаться. Интересно, вот ты например даос. Такой дедушка.. Ладно дядечка, будем реальнее смотреть на вещи. Ты бежишь в правительственной опале, бродишь по деревням. Вот тебе долина. Все есть: рис, вода, хижинка, маленький рынок. Проезжие иногда привозят новости, а если повезет - интересные свитки. Можно выменять. За умение читать-писать тебе даже деньги будут платить. Но нет. Ты, зачем-то прешься, гад, в гору. Тебе места мало? Паспорта же нет, какие паспорта две тысячи лет назад? Никто тебя не узнает. Люди говорят ты умеешь летать и лечить. Зачем тебе эта гора? Там тигры. Змеи. Ну олени, ладно, тогда еще не всех съели. Вода в бутылке нагрелась. Жадными глотками вливаю в себя, а сердце выпрыгивает. Склоны все круче, надо обратно на дорогу.
Посмотрел бы на меня сейчас... Я такая мокрая, жалкая, раскрасневшаяся, да еще с одышкой. Толстая конечно и некрасивая. Волосы налипли на лоб. Покурим, да. Он тоже стареет. Мои ладони разглаживают его уже достаточно видимые морщины. А глаза все те же - как раньше. Все как раньше. Душа не стареет, стареет голова. Ну почему, глупый, ты не разделишь со мной эту дорогу? Когда мы еще учились, это был ты, кто открыл эти двери! Я вошла. А ты остался. Между нами две разные жизни. Еще десять ступеней. Я так хочу подарить тебе... Шаг. Этот огромный мир...Шаг. Доказать... Сколько еще? Шагов? Клянусь, доберусь до конца!...Что стою того... Шаг. Стоп. Шерсть встала дыбом по всему телу, кажется я истекаю горячим паром. Столбик с отметкой, шум в ушах, тяжелый молот в груди. Еще десять ступеней. Проверяю отснятые кадры. Еще. Десять. Ступеней. Невыносимо звонкий птичий щебет волной заливает мозг. Я чувствую, как вскипает моя кровь. Еще. Десять. Ноги подкашиваются, меня шатает. Тени чудно смешались мозаикой.
Еще. Десять. Слабый порыв ветра меняет координацию моих движений. Еще десять. Давай же, старая! Поднимай ногу! Еще шаг. Часы уже где-то в будущем, годы уже где-то в прошлом. Ну же! Пульсирую всем телом в неведомом резонансе. Вот она! Сто метров до вершины! Солнце царапает когтями лысый камень. В кровь. Есть ли у камня кровь? Железный поручень и запах горячего ржавого металла. Ветер побоку. Качает. Последние десять ступеней. С каждым шагом поднимаю взгляд все выше. Господи! Ступаю на маленькую площадку, гладкую, вытертую в блеск тысячами кроссовок и сандалий. Господи, какой ветер! Голова кругом. Передо мной земля. Большая. Огромная. Плоская! Как расписное блюдо, как ткань раскинулась. Деревеньки внизу, дороги такие маленькие, игрушечные. Надо мною огромное - в пропасть - небо! Справа, что вот-вот дотянешься, туча. Заснула на соседней вершине, как корабль надутым пузом о риф. Руки раскинуть, обнять невозможность - сделать еще один шаг.
Такое действительно бывает - счастье которого нет на земле. Невесомость души.
Я теперь знаю - мы никогда не умрем. Мы будем жить вечно. Белыми белыми облаками.
птица , прилагательное
он прятался от меня даже в клавесине , за вишней, которая уже к тому времени подрезала сваю дома, на крыше нашего прогнившего сарая, на озере которое высыхало каждое лето, и каждую зимовесну заливалось водой.
а у меня было такое желание , желание знать , все места , куда он касается, раздвигает камыши , закрывает крышку клавесина
это мальчик - лес, который очень боялся пожаров, я считала первое время , но потом уже просыпаясь, я выходила на улицу, смотрела в разные стороны,
он научил меня слушать и прислушиваться , даже к тому что не пощупать, он научил меня осязать своими на то время маленькими пальчиками, что бы я могла чувствовать резкие и как будто перепачканные , его следы, и знать , касался ли он этой вишни. он научил меня разрывать и разрезать воздух, только бы найти запах, его запах, со временем , я думаю от этого , мой нос стал острым, со временем я научила его находить , но никогда не подавала никого вида ему , что нашла.я сама , такое чувство, что пряталась сама , что бы найти его.И если я не вздрогнула, если я не спугнула его, если я не разрушила своим страхом всё вокруг, я прислонялось к его сырому и прозрачному плечу,смуглому , каких на этом изгибе только не было запахов.
И чем лучше я пряталась и исчезала пока искала его , тем больше я могла его касаться, тем меньше он чувствовал тяжесть моей души
и чем больше меня не было, тем легче нам было , как и его.
, чем больше меня не было , тем больше я была у него
и даже со временем, я просыпалась одна, конечно чувствовав, его рядом , запахами на одеяле, моя кожа было очень похожа на простынь, такая же теплая
такая же его, с узорами. потом и дальше я называла их тенями сна.как и те тени , что на противоположенной стенки комнаты перед тем как заснуть , в виде веток деревьев , волн , или чего то пугающего , или кого то
я выходила каждый раз, каждое утро в рассвет , зимой и весной, и наш маленький деревенский дворик, летом и осенью, потом уже наши улицы , города, ночлежки под мостом для бездомных ,всегда молчали мне , где он. я молчала, правда он не научил меня петь или играть на каком либо на инструменте, за него это делало его отсутствие,
а дальше только закат, уже, невместе , но я у него
Предвидение того,что случилось бы,если бы не случилось то,что случилось.
я помню его руки.
это, наверное, все, что удалось запомнить из тех часов, проведенных вместе.
встреча в магазине подушек. было довольно глупо пойти туда чтобы учинить скандал, а вернуться ночью без подушек и с колотящимся сердцем.
никому не рассказывала эту историю просто потому, что меня бы засмеяли. я решила поухаживать за своей комнатой и начала с подушек. то ли из-за неопытности(мой переезд от дотошных родителей в свободную студенческое общежитие), то ли из-за малой суммы, полученной в распоряжение, но в первую же ночь у случился приступ астмы. после того, как пришла в себя - отправилась в магазин.
-ВЫ! ПРОДАЛИ! МНЕ! ПОДУШКИ! ОТ ! НИХ! АСТМА! У ! МЕНЯ! Я! ЧУТЬ! НЕ! УМЕРЛА
- Сегодня красивые звезды.
-?!
- Они будут прекрасно отражаться в ваших глазах.
-....
-До конца рабочего дня 1 минута. Поехали?
-К..куда?
-Обсерватория в 40 минутах езды.
никогда не была ведомой, но что-то мягко поддалось во мне этому человеку.
он быстро гнал свой пежо , будто боялся, что если скорость упадет ниже 120, все звезды погаснут.
но вскоре он остановился, вынул из машины черный плед, расшитый голубыми нитями. расстелил его на траве и улегся, видимо, забыв, что я существую.
-Ложитесь, я не трону вас.
-А где обсерватория?
-А зачем она нужна, если здесь так ярко горят звезды?
Не нашлась, что ответить.
Небо будто решило вытряхнуть все из карманов своего ночного камзола. или может сегодня небо отправилось на бал и надело все свои звезды, чтобы украсить себя...
- Тогда, скорее, на очередное награждение перед военными, - раздался голос рядом
-Я говорила это вслух?
-Да, продолжайте.
небо в очередной раз достойно несло службу перед народом. оно поддерживало солнце, помогало ветру, несло птиц, чтобы те не упали, а теперь, когда настала ночь, оно отправилось получать награду за свои заслуги.
дальше помню руки, укутывающие в плед, несущие сначала в машину, потом из нее.
я очнулась у себя в комнате, завернутая в теплый плед. на пледе вышиты голубые кометы.
звонок в магазин выбил из колеи - никаких мужчин-продавцов у них не было.
прошло много лет, не могу вспомнить место, где мы были тогда, только голубые кометы напоминают о нем.
это, наверное, все, что удалось запомнить из тех часов, проведенных вместе.
встреча в магазине подушек. было довольно глупо пойти туда чтобы учинить скандал, а вернуться ночью без подушек и с колотящимся сердцем.
никому не рассказывала эту историю просто потому, что меня бы засмеяли. я решила поухаживать за своей комнатой и начала с подушек. то ли из-за неопытности(мой переезд от дотошных родителей в свободную студенческое общежитие), то ли из-за малой суммы, полученной в распоряжение, но в первую же ночь у случился приступ астмы. после того, как пришла в себя - отправилась в магазин.
-ВЫ! ПРОДАЛИ! МНЕ! ПОДУШКИ! ОТ ! НИХ! АСТМА! У ! МЕНЯ! Я! ЧУТЬ! НЕ! УМЕРЛА
- Сегодня красивые звезды.
-?!
- Они будут прекрасно отражаться в ваших глазах.
-....
-До конца рабочего дня 1 минута. Поехали?
-К..куда?
-Обсерватория в 40 минутах езды.
никогда не была ведомой, но что-то мягко поддалось во мне этому человеку.
он быстро гнал свой пежо , будто боялся, что если скорость упадет ниже 120, все звезды погаснут.
но вскоре он остановился, вынул из машины черный плед, расшитый голубыми нитями. расстелил его на траве и улегся, видимо, забыв, что я существую.
-Ложитесь, я не трону вас.
-А где обсерватория?
-А зачем она нужна, если здесь так ярко горят звезды?
Не нашлась, что ответить.
Небо будто решило вытряхнуть все из карманов своего ночного камзола. или может сегодня небо отправилось на бал и надело все свои звезды, чтобы украсить себя...
- Тогда, скорее, на очередное награждение перед военными, - раздался голос рядом
-Я говорила это вслух?
-Да, продолжайте.
небо в очередной раз достойно несло службу перед народом. оно поддерживало солнце, помогало ветру, несло птиц, чтобы те не упали, а теперь, когда настала ночь, оно отправилось получать награду за свои заслуги.
дальше помню руки, укутывающие в плед, несущие сначала в машину, потом из нее.
я очнулась у себя в комнате, завернутая в теплый плед. на пледе вышиты голубые кометы.
звонок в магазин выбил из колеи - никаких мужчин-продавцов у них не было.
прошло много лет, не могу вспомнить место, где мы были тогда, только голубые кометы напоминают о нем.
понедельник, 02 августа 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
картонные фигуры, танцующие под грустные вальсы Шопена... странным человеком был этот Шопен - его вальсы не были предназначены для танцев. наверное, он не любил танцы. может, долго сидел и наблюдал, как его избранница танцует с разными кавалерами, а сам не осмеливался подойти к ней. может, когда-то и в его голове картонные кавалеры в старомодных фраках и цилиндрах крутили свой вечный танец, держа за руки своих картонных дам в пышных, вычурных платьях. какая тоска, безнадежность и обреченность в его музыке... любой легкий луч радости, почти не меняясь, становится грустью. а картонные фигурки - бездушные и безразличные порождения чьего-то больного воображения, танцуют под звуки плачущего пианино.
удушье и страх, жидкость, давящая со всех сторон, вливающаяся в пустоту внутри. потом тишина - я так боюсь отстаться один..меня вытащили, грубо выкачали жидкость. из сплошного света начали вырисовываться серые стены, на которых едва виднелись красноватые образы каких-то непонятных цветов. тусклый свет за окном бросал квадратные тени, обостряя чувство одиночества и заброшенности, которое там царило.вначале время застыло в воздухе и казалось, будто можно ощутить, как ее стрелки гнутся под ледяной коркой. края окна порылись белой пыльцой, и вскоре все окно разрисовалось абстрактными рисунками.
однажды ночью я проснулся от пронзительного воя. отчаянье, тоска, боль - сколько чувств было в этой одинокой музыке. леденящий душу страх наполнил мое жилище: в этой песне была часть меня, о которой я не знал и которой я жутко боялся. вой сломал меня, сковавший, тем самым предзнаменуя конец очередного периода..
время... Алистер Кроули говорил: «когда-то я тратил время - теперь время тратит меня».
скоро рисунки на окне поднялись на потолок и, превратившись в воду, начали капать, оставляя мокрые пятна на полу. так я и лежал, одурманенный сладковатым запахом рубиновой жидкости, и начал прирастать к своей постели. запястья со временем восстановились, кровь высохла, превратившись в пепел. а корни хоть и награждали каждую мою попытку двигаться адской болью, в то же время снабжали меня жалким подаянием жизненной силы. день за днем они все больше и больше разрастались вокруг меня, покрывая густым слоем щупалец.это было время агонии и порабощения. оно закончилось, когда я достаточно окреп, чтобы преодолеть боль и вырваться из плена корней, которые хоть в начале и потянулись за мной, но потом высохли и обратились в прах. и я понял, что не корни кормили меня жизнью, а я их - своей свободой и болью.после поднялась жара. я жил, мысленно превращая цветы на стенах в рожицы, пока в один прекрасный день они не начали со мной разговаривать. было бы прекрасно, если бы они подружились со мной, но вместо этого они начали в один голос критиковать каждый мой шаг. в один день я не выдержал, взял уже заржавевшие лезвия и содрал со стен все цветы, оставив лишь голые, серые стены.
наступила звучная тишина, и я смирился со своим одиночеством, и я перестал бояться этого монотонного звона, который преследовал меня везде и всегда. потом из тишины начала вырисовываться простая, но безумно красивая и грустная мелодия. она наполнила меня новой жизнью, и я заплакал.
все это время я глотал слезы и боялся показаться слабым, но они накопились и вылились по чувственным нотам песни. когда успокоился, увидел, что на полу - посреди всей серости моей комнаты - лежит одинокий кленовый лист, раскрашенный в мягкий оранжево-красный цвет. я взял его на руки, и он превратился в оранжевую бабочку, которая пархнула крылом и застыла без жизни - как все, к чему я когда-либо прикасался. так закончился самый красивый, но и самый грустный период моей жизни, так закончилась осень.
удушье и страх, жидкость, давящая со всех сторон, вливающаяся в пустоту внутри. потом тишина - я так боюсь отстаться один..меня вытащили, грубо выкачали жидкость. из сплошного света начали вырисовываться серые стены, на которых едва виднелись красноватые образы каких-то непонятных цветов. тусклый свет за окном бросал квадратные тени, обостряя чувство одиночества и заброшенности, которое там царило.вначале время застыло в воздухе и казалось, будто можно ощутить, как ее стрелки гнутся под ледяной коркой. края окна порылись белой пыльцой, и вскоре все окно разрисовалось абстрактными рисунками.
однажды ночью я проснулся от пронзительного воя. отчаянье, тоска, боль - сколько чувств было в этой одинокой музыке. леденящий душу страх наполнил мое жилище: в этой песне была часть меня, о которой я не знал и которой я жутко боялся. вой сломал меня, сковавший, тем самым предзнаменуя конец очередного периода..
время... Алистер Кроули говорил: «когда-то я тратил время - теперь время тратит меня».
скоро рисунки на окне поднялись на потолок и, превратившись в воду, начали капать, оставляя мокрые пятна на полу. так я и лежал, одурманенный сладковатым запахом рубиновой жидкости, и начал прирастать к своей постели. запястья со временем восстановились, кровь высохла, превратившись в пепел. а корни хоть и награждали каждую мою попытку двигаться адской болью, в то же время снабжали меня жалким подаянием жизненной силы. день за днем они все больше и больше разрастались вокруг меня, покрывая густым слоем щупалец.это было время агонии и порабощения. оно закончилось, когда я достаточно окреп, чтобы преодолеть боль и вырваться из плена корней, которые хоть в начале и потянулись за мной, но потом высохли и обратились в прах. и я понял, что не корни кормили меня жизнью, а я их - своей свободой и болью.после поднялась жара. я жил, мысленно превращая цветы на стенах в рожицы, пока в один прекрасный день они не начали со мной разговаривать. было бы прекрасно, если бы они подружились со мной, но вместо этого они начали в один голос критиковать каждый мой шаг. в один день я не выдержал, взял уже заржавевшие лезвия и содрал со стен все цветы, оставив лишь голые, серые стены.
наступила звучная тишина, и я смирился со своим одиночеством, и я перестал бояться этого монотонного звона, который преследовал меня везде и всегда. потом из тишины начала вырисовываться простая, но безумно красивая и грустная мелодия. она наполнила меня новой жизнью, и я заплакал.
все это время я глотал слезы и боялся показаться слабым, но они накопились и вылились по чувственным нотам песни. когда успокоился, увидел, что на полу - посреди всей серости моей комнаты - лежит одинокий кленовый лист, раскрашенный в мягкий оранжево-красный цвет. я взял его на руки, и он превратился в оранжевую бабочку, которая пархнула крылом и застыла без жизни - как все, к чему я когда-либо прикасался. так закончился самый красивый, но и самый грустный период моей жизни, так закончилась осень.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
ты ведь видела .. видела, как ее глаза заносит пеленой и знала, что ее больше нет.
видела, как она умирает, ты ее за руку держала, пока та еще жива была, я ведь знаю..
и все же не смогла, вобрав в себя мир.
все мои подарки лишь заставили тебя тяжелеть, ведь крылья - лишнее бремя для того, кто не умеет летать.
я не говорил тебе никогда, но я свои собственные крылья тебе подарил.
чему же я удивляюсь?
да, когда-нибудь я перепишу рассказ.
как же он будет начинаться? ах, да:
«когда-то, давно, но не давнее вчерашнего дня, мы были детьми...»
видела, как она умирает, ты ее за руку держала, пока та еще жива была, я ведь знаю..
и все же не смогла, вобрав в себя мир.
все мои подарки лишь заставили тебя тяжелеть, ведь крылья - лишнее бремя для того, кто не умеет летать.
я не говорил тебе никогда, но я свои собственные крылья тебе подарил.
чему же я удивляюсь?
да, когда-нибудь я перепишу рассказ.
как же он будет начинаться? ах, да:
«когда-то, давно, но не давнее вчерашнего дня, мы были детьми...»
воскресенье, 01 августа 2010
"Мда... Жизнь - любопытная штука..." - написала мне Алиса в ответ на мой краткий пересказ последних событий в моей личной жизни. А все потому, что не все и не всегда происходит так, как ты того желаешь, или как об этом думают другие.
Бывает, ждешь встречи с человеком, очень ждешь. Кажется, что торкнуло. И считаешь дни до этой встречи. И преодолеваешь немыслимые расстояния. И места себе не находишь, а в голове тем временем не смолкает "Лыжню, уступите парню лыжню скорей".. Хочется скорей.. скорей.. А пока ждешь, делишься мыслями с приятелем, с тем одним, кто сейчас рядом. Никогда не был он близким, но именно поэтому всегда можно было говорить с ним обо всем. И вот наконец этот день. И ты уже в пути, осталось совсем немного времени.. а хочется остановиться.. и вернуться. И неплохой вроде бы вечер.. но какой-то холодный.
И ты возвращаешься туда, где тебя ждет приятель. Вы расстались всего несколько часов назад, но ты понимаешь, что он тебя ждет. А он делает вид, что ему все равно, безразлично бросив: "Крутая тачка". И ты не находишь, что ответить. И сидишь рядом, молча, виновато закусив губу. А потом - сигарета.. и "Осколок льда" - под гитару, и только для тебя. Ничего больше. И ты понимаешь, что это лучшая ночь.
Жизнь - любопытная штука. Да.
Бывает, ждешь встречи с человеком, очень ждешь. Кажется, что торкнуло. И считаешь дни до этой встречи. И преодолеваешь немыслимые расстояния. И места себе не находишь, а в голове тем временем не смолкает "Лыжню, уступите парню лыжню скорей".. Хочется скорей.. скорей.. А пока ждешь, делишься мыслями с приятелем, с тем одним, кто сейчас рядом. Никогда не был он близким, но именно поэтому всегда можно было говорить с ним обо всем. И вот наконец этот день. И ты уже в пути, осталось совсем немного времени.. а хочется остановиться.. и вернуться. И неплохой вроде бы вечер.. но какой-то холодный.
И ты возвращаешься туда, где тебя ждет приятель. Вы расстались всего несколько часов назад, но ты понимаешь, что он тебя ждет. А он делает вид, что ему все равно, безразлично бросив: "Крутая тачка". И ты не находишь, что ответить. И сидишь рядом, молча, виновато закусив губу. А потом - сигарета.. и "Осколок льда" - под гитару, и только для тебя. Ничего больше. И ты понимаешь, что это лучшая ночь.
Жизнь - любопытная штука. Да.
Я, по обыкновению своему, прекрасна.
Вечер? День? Утро?
Неважно, хотя достаточно взглянуть в сторону окна для определения времени суток, но вместо окна зияет странная дыра, даже немного округлая не похожая на оконную раму.
Старательно тру глаза чтобы ничего больше не казалось и окно пропадает вовсе.
На столе стоит граммофон и кто-то отчаянно вопит оттуда про мистерию чувств, вглядываюсь внутрь и понимаю что там происходит настоящий бал с кавалерами и дамами. Переворачиваю его вверх тормашками и начинаю отчаянно трясти, хочу чтобы они плясали на ковре с цветами, представляя себя юными хиппи и предаваясь любви. Но никто так и не выпал. С душой плюю на это всё безобразие и наблюдаю за тем как ко мне с ковра поднимается алый цветок и начинает протягивать ко мне лепестки, цветок получает граммофоном по всем со своим пестикам и чашечкам и я резко дергаюсь в сторону, чуть ли не отлетаю.
- Ну, курить будешь?
- Чего?
- Марихуану будешь?
- Нет спасибо.
Я встаю и выхожу из комнаты по пути заглядывая в окно и забираю с собой граммофон.
Неважно, хотя достаточно взглянуть в сторону окна для определения времени суток, но вместо окна зияет странная дыра, даже немного округлая не похожая на оконную раму.
Старательно тру глаза чтобы ничего больше не казалось и окно пропадает вовсе.
На столе стоит граммофон и кто-то отчаянно вопит оттуда про мистерию чувств, вглядываюсь внутрь и понимаю что там происходит настоящий бал с кавалерами и дамами. Переворачиваю его вверх тормашками и начинаю отчаянно трясти, хочу чтобы они плясали на ковре с цветами, представляя себя юными хиппи и предаваясь любви. Но никто так и не выпал. С душой плюю на это всё безобразие и наблюдаю за тем как ко мне с ковра поднимается алый цветок и начинает протягивать ко мне лепестки, цветок получает граммофоном по всем со своим пестикам и чашечкам и я резко дергаюсь в сторону, чуть ли не отлетаю.
- Ну, курить будешь?
- Чего?
- Марихуану будешь?
- Нет спасибо.
Я встаю и выхожу из комнаты по пути заглядывая в окно и забираю с собой граммофон.
суббота, 31 июля 2010
www.lenazhuk.com
Мне снова будто 16,17, не больше 18 в любом случае, я как героиня песен Alai Oli: мне не хватает смелости, наивности и гордости, в голове все спутанно, мысли рассеянны.
Весна, раннее лето. Немного жарко. Мы встречаемся, помню, где-то у Комсомольской. Бутылка шампанского в его руках - это моя надежда. Он говорит, что нужно зайти и взять что-нибудь поприличнее. Мы находим красивый магазин: будто винный погреб, свет вокруг синий, в центре почему-то фонтан. Уверена, я тут уже была. Прохожу мимо полок с винами, оглядываюсь на него. Он стоит, опершись на перила, и улыбается мне. Я чувствую, что эта бутылка будет лишней, и я снова маленькая девочка. Я возвращаюсь к нему.
На улице идти тяжело: то ли лестницы, то ли бордюры. Я боюсь упасть, а он дает мне руку. Тепло от рук к груди, от груди куда-то в голову и в живот, становится жарко. Я не хочу отпускать эту руку, мягкую, теплую. Это рука не отца, но дяди: немного моложе, немного чужая. Смущаюсь, говорю: "Ну что же мы! Нехорошо". Отнимаю ее у него. Улыбается.
Шампанское? На улице часов 7 вечера. Мы идем одни, неизвестно куда и пьем российское шампанское почему-то из пивных бутылок. Я мечтаю о том, чтобы он снова взял меня за руку, но он чужой, как когда мы разговариваем в Gmail'е.
И я не помню его, не вижу: солнечный свет бьет в глаза. Но я уверена, что это он, только потому, что дрожу так же, как после "Привет" при встрече.
Я уже пьяная, от вина, солнца, от него. Мы пришли. Куда? Зачем? Мне уже все равно: я мечтаю о его губах. Но выходит девушка, миловидная кореянка. Они почему-то чертовски похожи. Она берет его за руку и улыбается. На ее месте должна быть я! Он говорит, что нам пора прощаться. Они улыбаются, а мне должно быть больно, но нет. Невыносимая легкость: должно быть, тому виной шампанское. Порываюсь обнять на прощание, но понимаю, что это будет чересчур фамильярным. Я лепечу что-то про то, что они замечательная пара, желаю им всего самого лучшего.
Я не ухожу - я лечу. Alai Oli. Я снова верю, что бог - это мы. Я еще пьянее, чем была, но точно знаю, что делать. Когда я проснусь, я захочу проверить, жив ли он.
Весна, раннее лето. Немного жарко. Мы встречаемся, помню, где-то у Комсомольской. Бутылка шампанского в его руках - это моя надежда. Он говорит, что нужно зайти и взять что-нибудь поприличнее. Мы находим красивый магазин: будто винный погреб, свет вокруг синий, в центре почему-то фонтан. Уверена, я тут уже была. Прохожу мимо полок с винами, оглядываюсь на него. Он стоит, опершись на перила, и улыбается мне. Я чувствую, что эта бутылка будет лишней, и я снова маленькая девочка. Я возвращаюсь к нему.
На улице идти тяжело: то ли лестницы, то ли бордюры. Я боюсь упасть, а он дает мне руку. Тепло от рук к груди, от груди куда-то в голову и в живот, становится жарко. Я не хочу отпускать эту руку, мягкую, теплую. Это рука не отца, но дяди: немного моложе, немного чужая. Смущаюсь, говорю: "Ну что же мы! Нехорошо". Отнимаю ее у него. Улыбается.
Шампанское? На улице часов 7 вечера. Мы идем одни, неизвестно куда и пьем российское шампанское почему-то из пивных бутылок. Я мечтаю о том, чтобы он снова взял меня за руку, но он чужой, как когда мы разговариваем в Gmail'е.
И я не помню его, не вижу: солнечный свет бьет в глаза. Но я уверена, что это он, только потому, что дрожу так же, как после "Привет" при встрече.
Я уже пьяная, от вина, солнца, от него. Мы пришли. Куда? Зачем? Мне уже все равно: я мечтаю о его губах. Но выходит девушка, миловидная кореянка. Они почему-то чертовски похожи. Она берет его за руку и улыбается. На ее месте должна быть я! Он говорит, что нам пора прощаться. Они улыбаются, а мне должно быть больно, но нет. Невыносимая легкость: должно быть, тому виной шампанское. Порываюсь обнять на прощание, но понимаю, что это будет чересчур фамильярным. Я лепечу что-то про то, что они замечательная пара, желаю им всего самого лучшего.
Я не ухожу - я лечу. Alai Oli. Я снова верю, что бог - это мы. Я еще пьянее, чем была, но точно знаю, что делать. Когда я проснусь, я захочу проверить, жив ли он.
Можно смотреть в окно. Кто-то в ночи поет. Кто-то тоже боится, видимо, темноты.
Кто-то открыл дверцу машины, она даже внимания не обратила кто это был. Все действия исполнялись на автопилоте. По инерции она повернула лицо к высокому кавалеру , улыбнулась ему и неловко втянула за собой платье. Толпа смотрела на нее и будто бы жалела, что вот уже нет её такой красивой, а только медленная тень. Машина отъехала и улыбка сошла. Взглядом она проводила людей и начала считать фонари, они ведь намного лучше чем люди. Она вспомнила о молодом человеке с этого вечера, он что-то говорил о любви. Легкий вздох, иллюзии исчезли и только фонари сейчас её спутники.
___
Машина уехала и он в тот же миг согнул спину, стянул бабочку и пошел вглубь парка. В списке контактов было много имен, но никто сейчас не мог перебить запах этой богатой женщины, которая взяла и соскользнула с его крючка. Вспомнилась давняя подруга и хотелось просто поговорить, даже без доступа к телу, вот просто так сидеть пить чай и общаться, давно у него такого не было.
___
Она ела бутерброд с сыром и смотрела очередное ток-шоу, телефон задребезжал и она ловко подхватила его с края стола. Звонил её давний приятель, нерешительно она всё же подняла трубку, услышала много комплиментов, половину из которых она прослушала, заменяла их сейчас мысль: "всё равно он не настоящий и чувства у него пластмассовые, ну что его слушать то?"
Раздался стук в дверь, спасительный звук, причина для окончания разговора. Отказав как можно деликатно она побежала открывать дверь. В коридор вошла высокая женщина и устало разувшись пошла в комнату. У неё было немного порвано внизу платье, всё-таки не смогла она с былой грациозностью сесть в машину.
— Ну что же ты мама так неаккуратно? - протянула девушка и подала её тарелку с бутербродами.
___
Машина уехала и он в тот же миг согнул спину, стянул бабочку и пошел вглубь парка. В списке контактов было много имен, но никто сейчас не мог перебить запах этой богатой женщины, которая взяла и соскользнула с его крючка. Вспомнилась давняя подруга и хотелось просто поговорить, даже без доступа к телу, вот просто так сидеть пить чай и общаться, давно у него такого не было.
___
Она ела бутерброд с сыром и смотрела очередное ток-шоу, телефон задребезжал и она ловко подхватила его с края стола. Звонил её давний приятель, нерешительно она всё же подняла трубку, услышала много комплиментов, половину из которых она прослушала, заменяла их сейчас мысль: "всё равно он не настоящий и чувства у него пластмассовые, ну что его слушать то?"
Раздался стук в дверь, спасительный звук, причина для окончания разговора. Отказав как можно деликатно она побежала открывать дверь. В коридор вошла высокая женщина и устало разувшись пошла в комнату. У неё было немного порвано внизу платье, всё-таки не смогла она с былой грациозностью сесть в машину.
— Ну что же ты мама так неаккуратно? - протянула девушка и подала её тарелку с бутербродами.
пятница, 30 июля 2010
hands swollen with grace.
Люди говорили, что она плохо влияет на него; словно солнце плавит брусок пластилина, забытый мальчишкой на дощатой скамейке во дворе. Он рассказывал про ее руки – мягкие и теплые днем, но ледяные под покровом одеял – и всякий раз мирился с негодованием друзей, которые не скупились на слова в адрес этой давней подруги - то она «интриганка», то «шантажистка». Бедный Ральф! Эта ведьма, сомневаться не приходится, еще долго не прекратит лепить его; будет скатывать шарики из невзначай отпущенных слов, желаний, смысла, который он вкладывает даже в те двадцать шагов от кровати до лифта. Это оружие покрепче всяких сетей и коварнее самых гнусных интриг. Она залепляет ему веки, и он влюбляется, хотя так и не может отличить мягкий свет от того, что режет глаза. Она лишает его слуха, и вот уже гром звенит совсем как соловьиная песня. Она одевает его в черное и поднимает воротник пальто, чтобы статная фигура казалась еще более неприступной и мрачной. Только его близкие, друзья и дальние родственники, знали, хотя, должно быть, давно позабыли, что кожа Ральфа – словно цветочный мед, а глаза синее глубоководных рифов, цвета дорогого детского пластилина, который какой-то опрометчивый мальчишка забыл сегодня во дворе.
К ней редко обращались по имени, и только Ральф всегда с особой нежностью называл ее Хельгой. Он сам придумал это не то имя, не то прозвище, и она почти сразу стала откликаться на него, словно приняла правила новой, негласной игры. Иногда, когда он прогуливался вдоль вереницы домов, она шла босиком по асфальту рядом с ним. Тогда он думал, но никогда не говорил вслух: «Хельга, земля холодная, а туфли ты по-прежнему носишь в руках и размахиваешь ими в такт своей пружинистой походке. Завтра опять будет болеть горло». И всякий раз она словно слышала его, надевала обувь, от чего вокруг поднималась пыль, и смеялась с шелестом, приговаривая «Ральф, мой Ральф…». Он прятал руки в карманы и после этого старался не смотреть на нее, хотя боковым зрением по-прежнему различал золото ее кудрей.
Она была непостоянна, но все равно придерживалась знакомой, только ей понятной рутины. Хельга редко уходила, не оставив за собой следа, записки или грязной посуды, но даже в этом случае Ральф знал, что она все равно вернется. В эти дни он просиживал вечера на кухне; друзья говорили, что он становился самим собой. Он бросал курить, встречался с давно забытыми одноклассниками и читал бестселлеры в перерывах на обед. А потом вновь приходила она, осень, и Ральф тихо шептал «Хельга, моя Хельга…», доставая теплые свитера и готовясь открыть дверь навстречу ее ослепительно золотым, но холодным глазам.
К ней редко обращались по имени, и только Ральф всегда с особой нежностью называл ее Хельгой. Он сам придумал это не то имя, не то прозвище, и она почти сразу стала откликаться на него, словно приняла правила новой, негласной игры. Иногда, когда он прогуливался вдоль вереницы домов, она шла босиком по асфальту рядом с ним. Тогда он думал, но никогда не говорил вслух: «Хельга, земля холодная, а туфли ты по-прежнему носишь в руках и размахиваешь ими в такт своей пружинистой походке. Завтра опять будет болеть горло». И всякий раз она словно слышала его, надевала обувь, от чего вокруг поднималась пыль, и смеялась с шелестом, приговаривая «Ральф, мой Ральф…». Он прятал руки в карманы и после этого старался не смотреть на нее, хотя боковым зрением по-прежнему различал золото ее кудрей.
Она была непостоянна, но все равно придерживалась знакомой, только ей понятной рутины. Хельга редко уходила, не оставив за собой следа, записки или грязной посуды, но даже в этом случае Ральф знал, что она все равно вернется. В эти дни он просиживал вечера на кухне; друзья говорили, что он становился самим собой. Он бросал курить, встречался с давно забытыми одноклассниками и читал бестселлеры в перерывах на обед. А потом вновь приходила она, осень, и Ральф тихо шептал «Хельга, моя Хельга…», доставая теплые свитера и готовясь открыть дверь навстречу ее ослепительно золотым, но холодным глазам.
...А, это ты?..проходи…да, как видишь одна…одна…что-то новое в этом слове появилось, не находишь?..Притвори за собою дверь. Плотнее, плотнее. Да, вот так. Чтобы не чувствовать тревожные стоны острого ветра…Чтобы не слышать запах городского бензина…садись…садись здесь, рядом…я не кусаюсь, ты знаешь…
...Хм, какой серый тоскливый дождь… а помнишь, как мы впервые встретились с тобой?.. Помнишь… а я нет…расскажи мне…
Да?.. Вот как?.. Надо же…знаешь, а ведь ты превосходный лгун…Ты совершенен в этом…Я всегда этому завидовала, тому с какой легкостью ты лгал мне…это было…больно?.. Нет, скорее интересно…это как сказка с несчастливым концом…я всё ждала, а ты всё лгал…
А сейчас я солгала тебе…я ведь прекрасно помню, как всё было… я сидела на лавочке, а ты подошёл, сел рядом и просто смотрел на меня… для меня всегда было загадкой: что же ты тогда во мне увидел?.. Что заставило тебя остаться со мной, ещё и начать разговор?.. Что?.. Глаза?.. фи, как банально…глаза…ты снова лжешь – тебя никогда не интересовала романтика…как и меня…мы вышли из одной лужи…мы никогда не были на небесах…мы никогда этого не хотели…так не лги сейчас…ведь я всё равно знаю об этом…хотя нет, лги! Я к этому привыкла…я знаю, когда ты говоришь не то…мне так привычнее и…понятнее…
…Зачем всё это было?.. Ты с самого начала знал, что так будет…и я знала…Тогда зачем?.. Облака не для нас, но мы пытались построить счастье…невидимое, невесомое…ненужное…
…А зачем ты пришёл?..просто?.. просто…как обычно…ведь уже конец, ты чувствуешь?...ко-нец…Что?..ты снова лжешь!..нет, не было этой пресловутой любви…никогда…разве? Разве ты меня любил?.. Ох, я люблю, когда ты лжешь…это так нужно и понятно…но хоть раз скажи правду…да..вот. Вот видишь, не так сложно…ну и замечательно…что? А что я?..у меня всё хорошо…я тоже ввязалась в эту игру от скуки…думала Горький тоже врёт…но он оказался прав…небеса не для нас…не для таких как мы…они…они для…для настоящих…для тех, кто хочет…а мы…нет…мы не хотели…для нас это – всего лишь игра…игра в одни ворота…в одно сердце…в моё…что?..нет-нет, ничего…я молчала…я в последнее время часто молчу…да…уже ходишь?...да, конечно…больше не смею тебя задерживать…да, конечно увидимся…да…хорошо…пока…
…Уходя, притвори за собою дверь. Плотнее, плотнее. Да, вот так. Чтобы больше не видеть тебя. Чтобы больше никогда не чувствовать твой запах…
...Хм, какой серый тоскливый дождь… а помнишь, как мы впервые встретились с тобой?.. Помнишь… а я нет…расскажи мне…
Да?.. Вот как?.. Надо же…знаешь, а ведь ты превосходный лгун…Ты совершенен в этом…Я всегда этому завидовала, тому с какой легкостью ты лгал мне…это было…больно?.. Нет, скорее интересно…это как сказка с несчастливым концом…я всё ждала, а ты всё лгал…
А сейчас я солгала тебе…я ведь прекрасно помню, как всё было… я сидела на лавочке, а ты подошёл, сел рядом и просто смотрел на меня… для меня всегда было загадкой: что же ты тогда во мне увидел?.. Что заставило тебя остаться со мной, ещё и начать разговор?.. Что?.. Глаза?.. фи, как банально…глаза…ты снова лжешь – тебя никогда не интересовала романтика…как и меня…мы вышли из одной лужи…мы никогда не были на небесах…мы никогда этого не хотели…так не лги сейчас…ведь я всё равно знаю об этом…хотя нет, лги! Я к этому привыкла…я знаю, когда ты говоришь не то…мне так привычнее и…понятнее…
…Зачем всё это было?.. Ты с самого начала знал, что так будет…и я знала…Тогда зачем?.. Облака не для нас, но мы пытались построить счастье…невидимое, невесомое…ненужное…
…А зачем ты пришёл?..просто?.. просто…как обычно…ведь уже конец, ты чувствуешь?...ко-нец…Что?..ты снова лжешь!..нет, не было этой пресловутой любви…никогда…разве? Разве ты меня любил?.. Ох, я люблю, когда ты лжешь…это так нужно и понятно…но хоть раз скажи правду…да..вот. Вот видишь, не так сложно…ну и замечательно…что? А что я?..у меня всё хорошо…я тоже ввязалась в эту игру от скуки…думала Горький тоже врёт…но он оказался прав…небеса не для нас…не для таких как мы…они…они для…для настоящих…для тех, кто хочет…а мы…нет…мы не хотели…для нас это – всего лишь игра…игра в одни ворота…в одно сердце…в моё…что?..нет-нет, ничего…я молчала…я в последнее время часто молчу…да…уже ходишь?...да, конечно…больше не смею тебя задерживать…да, конечно увидимся…да…хорошо…пока…
…Уходя, притвори за собою дверь. Плотнее, плотнее. Да, вот так. Чтобы больше не видеть тебя. Чтобы больше никогда не чувствовать твой запах…
правильно.
люди всегда чего-то ждут, всегда ищут кого-то, плачут, улыбаются, и пытаются понять. А Мир несовершенен. Мир людей не любит и ставит им условия, на которых может их терпеть.
Потому люди умирают, не дожидаются того, что ждут, не понимают, и стыдятся плакать. А улыбаться порой совершенно не хочется.
Поэтому люди придумали все, что есть сейчас. Но Мир все равно пытается их убить, растоптать и унизить. Люди уничтожают мир, а Мир уничтожает их.
Люди придумывают истории.
Люди ненавидят друг друга.
Люди ищут спасения друг в друге, и если находят его, становится чуточку тепло да душе, и курить вместе становится приятней.
Люди улыбаются друг другу, и пытаются поддержать друг друга в этом Мире, который их ненавидит.
Люди пытаются. Но Мир замкнул круг.
Но Люди пытаются. И улыбаются сквозь слезы, которые обжигают душу.
люди всегда чего-то ждут, всегда ищут кого-то, плачут, улыбаются, и пытаются понять. А Мир несовершенен. Мир людей не любит и ставит им условия, на которых может их терпеть.
Потому люди умирают, не дожидаются того, что ждут, не понимают, и стыдятся плакать. А улыбаться порой совершенно не хочется.
Поэтому люди придумали все, что есть сейчас. Но Мир все равно пытается их убить, растоптать и унизить. Люди уничтожают мир, а Мир уничтожает их.
Люди придумывают истории.
Люди ненавидят друг друга.
Люди ищут спасения друг в друге, и если находят его, становится чуточку тепло да душе, и курить вместе становится приятней.
Люди улыбаются друг другу, и пытаются поддержать друг друга в этом Мире, который их ненавидит.
Люди пытаются. Но Мир замкнул круг.
Но Люди пытаются. И улыбаются сквозь слезы, которые обжигают душу.
Radiohead и радиосиськи
Маленький человек жил в коробке из-под телевизора. Зачастую, поливая свой любимый лимон из кофеварки, он ежеминутно упирался головой в самисенький потолок. Ему даже приходилось немного подгибать коленки и сутулится чтобы не задевать его макушкой. У коробки была дверь заменявшая ему окно и окно заменявшее ему дверь. Сквозь и в которые он влазил и выходил. И хоть на них не было замка, маленький человек зачем-то всегда носил с собой ключ с кривыми зазубринами. Носил его на шнурке снятом с левого ботинка. Ему же не жалко, да и ни к чему они ему, ведь у того обе ноги были правыми, что доставляло ему неимоверных неудобств и растрат.
У маленького человека был широкий друг детства и тощий друг по средам. Иногда тот думал, что с Посредным они могли бы дружить и почаще, но как-то не заладилось у них. Не заладилось потому как у его друга были изменчивые настроение и характер. И только по средам ему нравились маленькие и худые люди. По пятницам же, к примеру, он любил говорить задом наперед и переводить старушек через дорогу. Туда-сюда, туда-сюда, что крайне выматывало несчастных. В то время как по воскресеньям он воровал газеты из почтового ящика своего соседа Сварщика. Нет, не со зла, конечно же. Просто Сварщик верил гороскопам как никому, и это сильно тревожило Посреднего.
А лимон маленькому человеку подарил широкий, прибавив, что когда-нибудь он обязательно зацветет. И кофеварку тоже подарил именно он. Потому что в коробке не было ничего, чем можно было бы поливать растение. Когда же настало Когда-нибудь у маленького человека почему-то вырос персик. С того дня они гуляли с Посредным еще и по понедельникам.
В день, когда у этих двоих аллергия.
Я помню этот день. Ты, счастливый, довольный и кудрявый держал меня за руку, мы сидели недалеко от Мойки в прекрасном питерском дворике, среди стен, изрисованных граффити и забытых кем-то долгих разговоров. Было прохладно, именно так бывает в конце августа, когда на Питер ночью опускается голубая мгла, а все темное время суток – сплошной вечер, который так и не хочет заканчиваться. Ты так мило улыбался и боялся выпустить мою руку из своей, это меня так смешило – как будто я убегу! Я в этот момент думала о том, как сейчас я буду дома без тебя, без этих золотистых кудрей, смешных кривых пальцев, без холодной спины, куда я то и дело запускала свои разгоряченные руки. Мне тебя как будто не хватало всю жизнь.
Мы одновременно почему-то встали со скамейки, я с видом великого мученика, а ты по-детски подпрыгнув. Я обожала твой смех, громкий, искренний, глухой (результат курения в далеком прошлом). Мы, обнявшись, перешли мост и пошли вдоль Невы, то и дело останавливаясь и придумывая то, как проведем всю оставшуюся жизнь.
Небо было очень розовым в тот вечер, кругом светили огоньки – весь Питер ими увешали, где только можно. Если сфотографировать Невский на фотоаппарат сквозь призму – получится как раз таки то, что видят детки, смотрящие в калейдоскоп. Куча разноцветных шариков разного размера. Мы с тобой обожаем искать их на фотографиях, где они прячутся и устраиваем соревнования, кто больше найдет.
Ветер дул с Невы и перепутал нам все волосы.
Мы одновременно почему-то встали со скамейки, я с видом великого мученика, а ты по-детски подпрыгнув. Я обожала твой смех, громкий, искренний, глухой (результат курения в далеком прошлом). Мы, обнявшись, перешли мост и пошли вдоль Невы, то и дело останавливаясь и придумывая то, как проведем всю оставшуюся жизнь.
Небо было очень розовым в тот вечер, кругом светили огоньки – весь Питер ими увешали, где только можно. Если сфотографировать Невский на фотоаппарат сквозь призму – получится как раз таки то, что видят детки, смотрящие в калейдоскоп. Куча разноцветных шариков разного размера. Мы с тобой обожаем искать их на фотографиях, где они прячутся и устраиваем соревнования, кто больше найдет.
Ветер дул с Невы и перепутал нам все волосы.
во избежание травм, держитесь за поручни. во избежание травм, держитесь.
"Что ты уставился на меня?!", - спрашиваю нарочно громко. "Ты меня достала", - раздражённо бросает он, кидает в угол свой альбом для эскизов и уходит на кухню. Слышу, как гремит посудой - заваривает себе чай, а потом щёлкает зажигалкой, которая ещё с утра сломана - пытается закурить. Он всегда делает одно и то же, когда злится. Вот, спички нашёл. Закурить - это просто обязательно. Даже не смотря на то, что мы, вообще-то, бросаем. Я даже знаю, в какой именно позе он сейчас стоит и курит в полуоткрытое окно, хотя ещё не дошла до кухни. Мы ведь женаты уже несколько лет. Он - художник, я - его муза. Или, попросту, никто. У меня его фамилия. Я - его дополнение, продолжение, он женат на самом себе. Я - это он. Просто ещё одна его часть.
"Надоело", - резко произношу я. "Что надоело?", - говорит он.
"Всё. Ты не любишь меня. И ты отбираешь у меня мою душу. Ты меня не любишь, ты пишешь мои портреты! Ты любишь свои картины, но не меня. Ты любишь себя. Я ухожу. Я хочу, чтобы ты наконец что-нибудь создал. А я смогу обрести себя".
"Но как же так? Мы же с тобой как две капли..", - бормочет в изумлении свою любимую и уже такую затёртую фразу. Что я могу сказать ему? Только вздохнуть в ответ:"Две капли. Только ты - капля дождя осенью. А я - горного потока реки. Так разбуди меня, когда в горах пожелтеет трава".
"Надоело", - резко произношу я. "Что надоело?", - говорит он.
"Всё. Ты не любишь меня. И ты отбираешь у меня мою душу. Ты меня не любишь, ты пишешь мои портреты! Ты любишь свои картины, но не меня. Ты любишь себя. Я ухожу. Я хочу, чтобы ты наконец что-нибудь создал. А я смогу обрести себя".
"Но как же так? Мы же с тобой как две капли..", - бормочет в изумлении свою любимую и уже такую затёртую фразу. Что я могу сказать ему? Только вздохнуть в ответ:"Две капли. Только ты - капля дождя осенью. А я - горного потока реки. Так разбуди меня, когда в горах пожелтеет трава".
Я хорошо запомнил тот момент. По крайней мере, достаточно хорошо, чтобы рассказать о нем вам. Это было в среду. Или все-таки во вторник вечером? Обычно подобным вещам предстоит случаться по понедельникам, поэтому я склоняюсь к мысли, что это все-таки был понедельник, начало рабочей недели, хотя в этот понедельник все было по-другому. Неизменной чертой всех дней, которые сразу следуют после выходных, является ужасное настроение и полная разбитость, пожалуй, это единственное, что было обычным в тот день.
Солнце стояло высоко и щедро одаряло планету, наш новый дом своими яркими лучами. Было жарко, по лбу струились ручейки пота, а глаза невольно щурились. Я видел свои ресницы, на них прыгали солнечные блики, их обычно называют зайчиками. Ума не приложу, как они уместились на моих ресницах? Из-за этих бликов мне ничего не было видно, а глаза сами собой сщурились на столько, что вместо них остались лишь два еле заметных рядка ресниц.
Я остановился. Вокруг было настолько пустынно и безлюдно, что единственными моими собеседниками являлись эти самые зайчики-блики, но и они говорили со мной с ощущаемой неохотой. Мне было настолько одиноко, вы бы знали! В придачу я чувствовал себя чем-то инородным, как говорят, не в своей тарелке. Что я забыл на этой планете? Было ли решение, с таким трудом принятое мной, правильным? Мое сердце отчаянно билось, желая вернуться. Я был в полном замешательстве: то с горестью жалел себя, то неистово винил во всех смертных грехах. А можно ли было поступить по-другому? В тот момент я не мог найти ответы на эти казалось бы легкие вопросы. Да и сегодня я все никак не могу определиться.
Солнце, солнце все то же и все так же над головой, но планета уже не та родная, домашняя. Голубая планета, Земля осталась позади. Позади тысячи миль, кто бы мог подумать! Сегодня я понял почему же она голубая, и почему же она Земля. Отсюда ее легко можно было разглядеть. "Где я нахожусь?" - мелькало в голове, но ужасная жара перебивала все мысли; я даже не знал что это за планета, а может всего лишь жалкий метеорит. Здесь не было никаких характерных черт, которые указывались в моем учебнике по астрономии. Да я и до сих пор остаюсь в неведении, говорят, это иногда это даже лучше.
Земля, Земля... В то мгновение мне казалось я вижу свою жену, Кетти, и наш старый рушившийся домик, который язык не поворачивается назвать "домом". Нужда вынудила меня покинуть то место, где уютней чем где-либо еще, свою норку, которую еще не так давно можно было смело называть холостяцким бунгало. Я был по уши влюблен или даже по самую макушку, я не уверен в правильности определения степени влюбленности. Надеюсь, что вы лишь поверите мне на слово: я ее очень любил. Поэтому и вызвался добровольцем. Но причина была еще и в острой нехватке денег, а я хотел чтобы моя семья не ощущала острой потребности в чем-либо.
И вот я здесь. Я вижу свою Землю, свой...ээээ...дом, свою жену... Меня окатывает такое чувство безысходности, что не передать словами.
Нам толком не объяснили что мы должны делать тут; мы знали только что работа будет сложной и опасной, но я никогда не чурался работы, тем более такой прибыльной. Нет, конечно миллионы мы тут навряд ли сможем получить, но пара-тройка тысяч долларов придется нам с Кетти очень кстати. Только мысли о ней помогают мне не сломаться.
Я выкроил пару свободных минут чтобы записать то, что я пережил за последние несколько дней, но я совсем не успеваю и не могу передать всего. В голове все смешалось, я дико устал и давно уже пора спать. А завтра будет новый день и так хочется, так невыносимо хочется проснуться другим человеком, на планете, успевшей стать такой родной, и скорей поцеловать мою Кетти.
Солнце стояло высоко и щедро одаряло планету, наш новый дом своими яркими лучами. Было жарко, по лбу струились ручейки пота, а глаза невольно щурились. Я видел свои ресницы, на них прыгали солнечные блики, их обычно называют зайчиками. Ума не приложу, как они уместились на моих ресницах? Из-за этих бликов мне ничего не было видно, а глаза сами собой сщурились на столько, что вместо них остались лишь два еле заметных рядка ресниц.
Я остановился. Вокруг было настолько пустынно и безлюдно, что единственными моими собеседниками являлись эти самые зайчики-блики, но и они говорили со мной с ощущаемой неохотой. Мне было настолько одиноко, вы бы знали! В придачу я чувствовал себя чем-то инородным, как говорят, не в своей тарелке. Что я забыл на этой планете? Было ли решение, с таким трудом принятое мной, правильным? Мое сердце отчаянно билось, желая вернуться. Я был в полном замешательстве: то с горестью жалел себя, то неистово винил во всех смертных грехах. А можно ли было поступить по-другому? В тот момент я не мог найти ответы на эти казалось бы легкие вопросы. Да и сегодня я все никак не могу определиться.
Солнце, солнце все то же и все так же над головой, но планета уже не та родная, домашняя. Голубая планета, Земля осталась позади. Позади тысячи миль, кто бы мог подумать! Сегодня я понял почему же она голубая, и почему же она Земля. Отсюда ее легко можно было разглядеть. "Где я нахожусь?" - мелькало в голове, но ужасная жара перебивала все мысли; я даже не знал что это за планета, а может всего лишь жалкий метеорит. Здесь не было никаких характерных черт, которые указывались в моем учебнике по астрономии. Да я и до сих пор остаюсь в неведении, говорят, это иногда это даже лучше.
Земля, Земля... В то мгновение мне казалось я вижу свою жену, Кетти, и наш старый рушившийся домик, который язык не поворачивается назвать "домом". Нужда вынудила меня покинуть то место, где уютней чем где-либо еще, свою норку, которую еще не так давно можно было смело называть холостяцким бунгало. Я был по уши влюблен или даже по самую макушку, я не уверен в правильности определения степени влюбленности. Надеюсь, что вы лишь поверите мне на слово: я ее очень любил. Поэтому и вызвался добровольцем. Но причина была еще и в острой нехватке денег, а я хотел чтобы моя семья не ощущала острой потребности в чем-либо.
И вот я здесь. Я вижу свою Землю, свой...ээээ...дом, свою жену... Меня окатывает такое чувство безысходности, что не передать словами.
Нам толком не объяснили что мы должны делать тут; мы знали только что работа будет сложной и опасной, но я никогда не чурался работы, тем более такой прибыльной. Нет, конечно миллионы мы тут навряд ли сможем получить, но пара-тройка тысяч долларов придется нам с Кетти очень кстати. Только мысли о ней помогают мне не сломаться.
Я выкроил пару свободных минут чтобы записать то, что я пережил за последние несколько дней, но я совсем не успеваю и не могу передать всего. В голове все смешалось, я дико устал и давно уже пора спать. А завтра будет новый день и так хочется, так невыносимо хочется проснуться другим человеком, на планете, успевшей стать такой родной, и скорей поцеловать мою Кетти.