одна девочка в детстве забыла закрыть кавычки и всю жизнь проговорила с сарказмом.
Ну же. Стреляй, Кай, ради всего святого, стреляй, чтобы я больше не ощущал, как отчаянно бьётся во мне жизнь, как в кончиках пальцев пульсирует кровь, чтобы мне не хотелось отчаянно жить. Пожалуйста, просто нажми на курок и выпусти в меня пулю – или даже пять, если хочешь. Хоть всего меня изрешети выстрелами, только, пожалуйста – стреляй. Или, если не можешь – закрой глаза и представь, как маленькие кусочки свинца прорывают белую ткань рубашки, вскрывают кожу и летят сквозь плоть, окрашивая хлопок в ярко-алый. Вообрази себе, как я падаю на январьский снег, поражающий своей белизной, как я окрашиваю все вокруг своей кровью. Я же знаю, тебе это нравится… Кай, стреляй! Стреляй, чтобы я не чувствовал дрожи в коленях…
Я стою у кирпичной стены в одной рубахе, край которой болтается где-то чуть выше колена. Очень холодно, цвет моей кожи практически сливается со снегом, что лежит вокруг. Я дрожу, я почти без сил и могу сказать, что практически безумен, потому что мне так хочется, чтобы ты уже выстрелил. Я хочу стать твоим первым в каком-то смысле: пока ты ещё учишься убивать, а я – твоя первая жертва. Не нервничай, Кай, мне не будет больно. Твои побелевшие костяшки пальцев сжимают приклад винтовки, и, кажется, тебя колотит от страха. Давай быстрее, покончи с этим. Твои соратники потом нальют тебе водки, которая отгонит боль и страх прочь, развяжет язык. Наверняка ты расплачешься, но не переживай: мне рассказывали, как трудно убивать в первый раз. Решайся, Кай. Я же так близко, ты совершенно точно не промажешь. Изрешети меня.
Твои ресницы покрылись инеем. Ах, видеть бы мне твои глаза в тот момент, когда ты выпустишь в меня пулю! Знаешь, по вечерам, замерзая в погребе, заменявшем мне камеру, я согревал себя мыслью о том, что ты так похож на принца далёкой северной страны, о котором я пел. Пел до тех пор, пока не пришла весна и правительство Гитлера. С тех пор мой страшный диагноз – «коммунист» - не даёт вам покоя, и вот вы решили от меня избавиться. Но мне всё равно становится чуть легче при мысли о том, что твоё сердце принадлежит холодному Северу, а значит, твоя судьба предрешена. Ты пойдёшь по головам, оставляя позади горы остывающих трупов, будешь взбираться по лестнице выше и выше… Но тебе никогда не узнать, что там, выше крыш, выше ваших серых громоздких строений, в которых люди рождаются, живут, ссорятся, мирятся, напиваются до полусмерти и избивают собственных жён, покупают дозу на последние деньги и ширяются в подъездах, снимают на ночь проститутку, позже узнавая, что эта дрянь больна сифилисом, стареют и умирают. Ваши провода лишь загораживают небо – то чистое, бездонное, вечное небо, которого тебе никогда не увидеть. Всё, что есть в твоём сердце – зияющая ледяная пустота. Ты не умеешь любить.
...
Я стою у кирпичной стены в одной рубахе, край которой болтается где-то чуть выше колена. Очень холодно, цвет моей кожи практически сливается со снегом, что лежит вокруг. Я дрожу, я почти без сил и могу сказать, что практически безумен, потому что мне так хочется, чтобы ты уже выстрелил. Я хочу стать твоим первым в каком-то смысле: пока ты ещё учишься убивать, а я – твоя первая жертва. Не нервничай, Кай, мне не будет больно. Твои побелевшие костяшки пальцев сжимают приклад винтовки, и, кажется, тебя колотит от страха. Давай быстрее, покончи с этим. Твои соратники потом нальют тебе водки, которая отгонит боль и страх прочь, развяжет язык. Наверняка ты расплачешься, но не переживай: мне рассказывали, как трудно убивать в первый раз. Решайся, Кай. Я же так близко, ты совершенно точно не промажешь. Изрешети меня.
Твои ресницы покрылись инеем. Ах, видеть бы мне твои глаза в тот момент, когда ты выпустишь в меня пулю! Знаешь, по вечерам, замерзая в погребе, заменявшем мне камеру, я согревал себя мыслью о том, что ты так похож на принца далёкой северной страны, о котором я пел. Пел до тех пор, пока не пришла весна и правительство Гитлера. С тех пор мой страшный диагноз – «коммунист» - не даёт вам покоя, и вот вы решили от меня избавиться. Но мне всё равно становится чуть легче при мысли о том, что твоё сердце принадлежит холодному Северу, а значит, твоя судьба предрешена. Ты пойдёшь по головам, оставляя позади горы остывающих трупов, будешь взбираться по лестнице выше и выше… Но тебе никогда не узнать, что там, выше крыш, выше ваших серых громоздких строений, в которых люди рождаются, живут, ссорятся, мирятся, напиваются до полусмерти и избивают собственных жён, покупают дозу на последние деньги и ширяются в подъездах, снимают на ночь проститутку, позже узнавая, что эта дрянь больна сифилисом, стареют и умирают. Ваши провода лишь загораживают небо – то чистое, бездонное, вечное небо, которого тебе никогда не увидеть. Всё, что есть в твоём сердце – зияющая ледяная пустота. Ты не умеешь любить.
...
-
-
02.05.2011 в 23:05-
-
02.05.2011 в 23:15-
-
03.05.2011 в 10:41-
-
03.05.2011 в 14:31Lovely Countess, можно.
-
-
12.05.2011 в 10:26Без лести излишней скажу лишь, что это лучшее, что было прочитано мною за эти несколько месяцев в данном сообществе.
А слог, слог каков! Спасибо Вам за эту историю.
-
-
12.05.2011 в 23:17